Но с началом американской Войны за независимость для Ирландии, как и для Шотландии, представился благоприятный случай. Лондонское правительство умножило тогда число обещаний, отменило в декабре 1779 г. и в феврале 1780 г. определенное число ограничений и запретов, которые лимитировали ирландскую торговлю, разрешило прямые связи с Северной Америкой, Ост-Индией, Африкой, открыло ирландским подданным короля доступ в Левантинскую компанию (
Ирландия извлекла выгоду из этих уступок. Льноткацкая промышленность, в которой была занята, быть может, четверть населения, развилась еще больше. 26 ноября 1783 г. «Газетт де Франс» объявила, что Белфаст экспортировал в Америку и в Индию 11 649 штук полотна, составляющих 310 672 «прута»*DI
, и что «в весьма скором времени города Корк и Уотерфорд в Ирландии будут вести большую торговлю, нежели Ливерпуль и Бристоль» (это наверняка преувеличение). В 1785 г.325 Питту Младшему даже достало ума предложить полное экономическое освобождение Ирландии, но преградой к тому стала враждебность палаты общин, и, констатировав эту преграду, премьер по своему обыкновению не стал настаивать.Вне сомнения, тогда была утрачена великая возможность, ибо немного времени спустя, с Французской революцией и с военными десантами, которые она организовала на остров, в Ирландии снова наступила драма. Все в некотором роде началось сначала. Так что верно, что Ирландия, по выражению Видаль де Лаблаша326
, слишком близкая к Англии, чтобы от нее ускользнуть, слишком большая, чтобы быть ассимилированной, без конца оказывалась жертвой своего географического положения. В 1824 г. была открыта первая пароходная линия между Дублином и Ливерпулем, которую вскоре обслуживало 42 судна. В 1834 г. один современник говорил: «Некогда полагали в среднем неделю на переезд из Ливерпуля в Дублин; ныне это дело нескольких часов»327. И теперь Ирландия, более чем когда бы то ни было приближенная к Англии, оказалась в ее власти.Если мы, чтобы закончить, вернемся к нашему истинному спору, то вы без особого труда согласитесь, что рынок Британских островов, вышедший из английского рынка, наметившегося уже давно, сильно и четко обрисовался начиная с американской Войны за независимость, что последняя с этой точки зрения отметила определенное ускорение, некий поворот. Вот это и следует присоединить к прежним нашим выводам, а именно что Англия сделалась безраздельной хозяйкой европейского мира-экономики к 1780–1785 гг. Разве не удалось тогда английскому рынку достигнуть трех вещей разом: овладения самим собой, овладения британским рынком, овладения рынком мировым?
С 1750 г. Европа перешла под знак богатства. Англия не была исключением из правила. Признаки ее явного роста многочисленны, но на каких остановиться? Какие поместить во главу списка? Иерархизацию ее торговой жизни? Ее исключительно высокие цены, эту дороговизну, которая наряду со своими недостатками имела то преимущество, что привлекала к себе «изделия чужеземных стран» и без передышки раздувала внутренний спрос? Средний уровень, доход на душу населения у ее жителей, в котором она уступала лишь маленькой богатейшей Голландии? Объем ее обменов? Все сыграло свою роль, но могущество Англии, которое приведет к промышленной революции, какую никто тогда не мог предвидеть, держалось не только на этом подъеме, на этой организации расширявшегося британского рынка, и не на одном только богатстве, которое было судьбой всей активной Европы XVIII в. Оно держалось также на ряде необыкновенных удач, которые поставили страну на путь современных решений без того, чтобы она всегда это осознавала. Фунт стерлингов? Современная монета. Банковская система? Система, которая формировалась и трансформировалась сама собой в современном направлении. Государственный долг? Он утвердился в надежности долгосрочного или постоянного долга в соответствии с эмпирическим решением, которое окажется шедевром технической эффективности. Правда и то, что при ретроспективном взгляде он был также наилучшим признаком английского экономического здоровья, ибо, будучи столь искусной, какой только могла быть система, выросшая из того, что называли английской финансовой революцией, она предполагала пунктуальную выплату без конца востребуемых процентов по государственному долгу. Никогда не терпеть в этом неудачу — это было проявлением силы, таким же необычным, каким была постоянно поддерживаемая устойчивость фунта стерлингов.