Время мира

¹⁹⁸

Традиционное объяснение справлялось с этим очень легко: Португалия, расположенная на западной оконечности Европы, была в общем готова начать; после 1253 г. она завершила отвоевание своей территории у мусульман; у нее освободились руки для действий вне своих пределов; взятие в 1415 г. Сеуты на южном берегу Гибралтарского пролива приобщило Португалию к тайнам торговли на дальние расстояния и разбудило в ней агрессивный дух крестовых походов; таким образом, открывалась дверь для разведывательных плаваний и амбициозных проектов, относившихся к африканскому побережью. Итак, в предназначенный для этого момент нашелся герой — инфант Генрих Мореплаватель (1394–1460), пятый сын короля Жуана I и магистр богатейшего Ордена Христа, который с 1413 г. обосновался в Сагрише, возле мыса Сан-Висенти, на южной оконечности Португалии. Окруженный учеными, картографами, мореходами, он сделается страстным вдохновителем плаваний ради открытий, которые начались в 1416 г., год спустя после взятия Сеуты.

Противные ветры, полнейшая неприветливость берегов Сахары, страхи, рождавшиеся сами собой или распространяемые португальцами, чтобы скрыть тайну своих плаваний, трудности финансирования экспедиций, малая их популярность — все задерживало обследование нескончаемого побережья Черного континента, которое проходило в замедленном темпе: мыс Бохадор — в 1416 г., Зеленый мыс — в 1445 г., пересечение Экватора— в 1471 г., открытие устья Конго — в 1482 г. Но восшествие на престол Жуана II (1481–1495), короля, страстно интересовавшегося морскими экспедициями, нового Мореплавателя, ускорило это движение к концу XV в.: в 1487 г. Бартоломеу Диаш достиг южной оконечности Африки; он ее окрестил мысом Бурь, король же дал ей название мыса Доброй Надежды. С этого момента все было готово для путешествия Васко да Гамы, которое в силу тысячи причин состоялось лишь десять лет спустя.

Отметим, наконец, дабы закончить традиционное объяснение, орудие этих открытий — каравеллу, легкий исследовательский корабль с его двойным парусным вооружением: латинским, позволявшим ставить паруса по ветру, и прямым, позволявшим идти с попутным ветром.

В течение этих долгих лет португальские мореходы накопили колоссальный опыт, относящийся к ветрам и течениям Атлантического океана. «И значит, почти случайным окажется то, — пишет Ральф Дэвис, — что в пору расцвета португальского опыта самое решающее из открытий было сделано генуэзцем на испанской службе»¹⁹⁹

— разумеется, открытие Америки Христофором Колумбом. Впрочем, это сенсационное открытие не получило сразу же такого значения, как осуществленное несколькими годами позже плавание Васко да Гамы. Обогнув мыс Доброй Надежды, португальцы быстро разведали кругообороты Индийского океана, они позволили вести, обучать себя. С самого начала ни один корабль, ни один порт Индийского океана не могли противостоять пушкам их флотов; с самого начала арабское и индийское мореходство было нарушено, прервано. Новоприбывший разговаривал как хозяин, а вскоре — и как хозяин неоспоримый. Так что португальские открытия (если исключить обследование бразильского побережья Алваришем Кабралом в 1501 г.) достигли к тому времени предела своего героического периода. Они закончились блистательным успехом, каким явилось прибытие в Лисабон перца и пряностей, что само по себе было революцией.

Новые объяснения

²⁰⁰ Вот уже почти два десятка лет, как историки — и в первую очередь историки португальские — добавили к этим объяснениям новые. Несомненно, обычная схема сохраняется, словно старинная музыка. Но сколько же изменений!