Время мира

Венецианские цехи (Arti) никоим образом не имели доступа к управлению наподобие того, как то было с флорентийскими цехами. Их удерживали на расстоянии. Но социальное спокойствие в Венеции не делается от этого менее удивительным. Правда, в сердце мира-экономики даже мелкоте доставались крохи от капиталистической добычи. Может быть, это и было одной из причин спокойствия в социальной сфере? Заработки в Венеции были относительно высоки. И каковы бы они ни были, снизить их вновь было всегда не просто. То был пункт, в котором венецианские цехи смогли защитить себя. Это будет замечено в начале XVII в., когда процветание цеха суконщиков (

Arte della Lana), оказавшегося перед лицом конкуренции со стороны тканей Севера, было застопорено высокими заработками, пожертвовать которыми ремесленники откажутся¹⁹³

.

Но такая ситуация в XVII в. соответствовала уже спаду промышленной активности города, которая не устояла перед ближней конкуренцией со стороны Terra Ferma и перед дальней конкуренцией со стороны промышленности северных стран. Именно к Венеции XV–XVI вв., образцовой во многих отношениях, следует обратиться вновь, чтобы задаться вопросом, была ли тогда эта многообразная промышленная активность ее главной чертой, как то предполагал Ричард Рапп. Или, в более общей форме, было ли то судьбой господствовавших городов: укореняться в промышленной деятельности? Так будет в случае Брюгге, Антверпена, Генуи, Амстердама, Лондона. Я готов признать, что к XV в. Венеция, принимая во внимание спектр форм ее активности, качество ее технических приемов, ее раннее развитие (все то, что разъясняла «Энциклопедия» Дидро, существовало в Венеции двумя столетиями раньше), — итак, я готов признать, что к XV в. Венеция была, вероятно, первым промышленным центром Европы и что это серьезно сказалось на ее судьбах, что спад венецианского промышленного процветания в конце XVI в. и в первые два десятилетия XVII в. стал решающим моментом ее заката. Но объясняет ли это такой спад? Был ли он его причиной? Это уже другой вопрос. Приоритет торгового капитализма над промышленным, по меньшей мере вплоть до XVIII в., едва ли оспорим. Заметьте, что в 1421 г., перечисляя богатства своего города, старый дож Приули не говорил об его промышленных богатствах; что

Arte della Lana, который, вне сомнения, существовал с XIII в., по-видимому, вновь ожил в 1458 г. после долгого перерыва; а настоящий свой взлет он познает только между 1580 и 1620 гг. В общем, промышленность, видимо, вмешалась в венецианское благосостояние с определенным опозданием, в качестве компенсации, способа преодолеть враждебные обстоятельства, в соответствии с той моделью, которая, как мы это увидим, сложится в Антверпене после 1558–1559 гг.

Турецкая угроза

He все в прогрессировавшем упадке огромного города зависело от него самого. Еще до того, как Европа вследствие Великих географических открытий (1492–1498 гг.) выплеснулась на весь мир, все территориальные государства снова набрались сил: опять на арене появились опасный король Арагонский, король Французский, вновь занимавший сильные позиции, государь Нидерландский, который бы охотно диктовал свою волю, германский император, даже когда речь шла о безденежном Максимилиане Австрийском, лелеявшем внушающие беспокойство прожекты. Судьба городов оказалась в целом под угрозой.

Из таких государств, которые возносил поднимающийся прилив, самым обширным и более всего внушающим страх Венеции была турецкая империя Османов. Поначалу Венеция их недооценила: турки для нее были народом сухопутным, мало опасным на море. Однако очень рано в морях Леванта появляются турецкие (или считающиеся турецкими) пираты, а завоевания Османов на суше мало-помалу окружали море, заранее обеспечивая себе над ним господство. Взятие Константинополя в 1453 г., прозвучавшее как удар грома, поставило турок как бы в сердце морских путей, в городе, созданном, чтобы повелевать морем. Лишенный своей сущности латинянами, в том числе и венецианцами, город сам рухнул перед турками. Но он быстро уступил место Стамбулу — городу новому и могущественному, разросшемуся за счет огромного притока населения, зачастую перемещаемого официально¹⁹⁴. Турецкая столица вскоре стала двигателем навязанной султаном морской политики, и Венеция в этом убедится на горьком опыте.