Время прощаться

— Как цыплята, — хмыкает Верджил. — Вам не кажется странным, что за все время работы в полиции я ни разу не видел, чтобы на месте убийства возле трупа околачивался призрак?

— Нисколько, — отвечаю я. — С чего бы им себя перед вами обнаруживать, когда вы изо всех сил стараетесь их не замечать? Это все равно что пойти в бар для геев человеку с традиционной ориентацией и надеяться, что ему повезет.

— Что-что? Я не гей.

— Я этого не говорила… а впрочем, неважно.

Несмотря на то что этот мужчина настоящий неандерталец, Дженна, похоже, заинтересовалась.

— А если вдруг ко мне привяжется дух, он будет подсматривать, как я моюсь в душе?

— Сомневаюсь. Когда-то они тоже были людьми и понимают, что такое личная жизнь.

— И что тогда веселого в том, чтобы быть духом? — бормочет себе под нос Верджил.

Мы переступаем через цепь, натянутую у ворот, и по молчаливому согласию направляемся в заповедник.

— А я не говорила, что быть духом — весело. Большинство встреченных мною духов были не слишком счастливы. Они чувствовали, что оставили какие-то дела незаконченными, либо так пристально вглядывались в водовороты прошлой жизни, что не могли взять себя в руки, чтобы двигаться дальше.

— Вы хотите меня убедить, что у парня с нездоровым любопытством, которого я арестовал в туалете автозаправки, в жизни после смерти взыграет совесть? Удобно устроились.

Я оглядываюсь через плечо.

— Иногда душа не ладит с телом. Разрешение этих противоречий и есть проявление доброй воли. Этот парень, скорее всего, прибыл на землю не для того, чтобы подсматривать за другими в туалетной кабинке автозаправки, но случилось так потому, что с его эго приключился нарциссизм или еще какая-то дрянь, пока он был на земле. И несмотря на то, что душа кричала ему: «Не смей подглядывать!» — тело говорило: «Ничего не поделаешь, приятель». — Я раздвигаю высокую траву, вытаскиваю камыш, который застрял в бахроме моего пончо. — Так же происходит и с наркоманами. И с алкоголиками.

Верджил резко поворачивает.

— Я туда пойду.

— Если честно, — говорю я, указывая в противоположном направлении, — у меня такое чувство, что нужно идти сюда.

Никакого чувства у меня, конечно, нет. Просто этот Верджил ведет себя как настоящий козел, и на то, что он называет «черное», мне тут же хочется сказать «белое». Он уже мысленно осудил меня и привел приговор в исполнение, что заставляет меня поверить: Верджил точно знает, кто я, и помнит дело сына сенатора Маккоя. Откровенно говоря, если бы не стопроцентная убежденность, что есть весомая причина для моего нынешнего пребывания рядом с Дженной, я бы сломя голову побежала через заросли к машине и рванула домой.

— Серенити! — окликает Дженна, потому что ей хватило здравого смысла последовать за мной. — Что вы там рассказывали о теле и душе? Это справедливо и для тех, кто совершил дурные поступки?

Я смотрю на Дженну.

— Что-то подсказывает мне, что это не праздное любопытство.

— Верджил подозревает, что истинная причина маминого исчезновения кроется в том, что именно она убила смотрительницу заповедника.

— Мне казалось, это был несчастный случай.

— Так тогда решила полиция. Но, как я понимаю, у Верджила так и осталось несколько вопросов без ответов — а мама исчезла из больницы до того, как у него появилась возможность их задать. — Дженна качает головой. — В отчете патологоанатома сказано, что причиной смерти стала черепно-мозговая травма в результате нападения слона. А если эту травму нанес человек? А уже потом слон потоптался по телу мертвого человека? Можно ли это выяснить?

Я не знала. На этот вопрос должен ответить Верджил, если нам удастся все-таки найти друг друга в лесу. Но меня совершенно не удивило то, что за женщину, которая так сильно любила слонов, как мама Дженны, могло заступиться одно из ее животных. О чем говорят любители животных из «Рейнбоу бридж»? Именно об этом. Случалось, что мне говорили те, кто уже ушел в потусторонний мир, что в мире живых у них остался не любимый человек, а собака, лошадь, а однажды даже тарантул.

Предположив, что смерть смотрительницы заповедника не несчастный случай, что Элис, возможно, жива и находится в бегах, я могу объяснить, почему у меня нет четкого ощущения того, что она дух, который пытается связаться с дочерью. С другой стороны, причина может быть не только в этом.

— Ты все равно хочешь найти мать, даже если она совершила убийство?

— Да. Потому что тогда я, по крайней мере, буду знать, что она все еще жива. — Дженна садится прямо в траву, которая доходит ей до макушки. — Вы пообещали мне, что скажете, когда узнаете, что она умерла. Но до сих пор не сообщили, что она мертва.

— Понимаешь, я пока не получила от ее духа никакой весточки, — отвечаю я. Но не уточняю, что причина может крыться не в том, что ее мама жива, а в том, что я — халтурщица.

Дженна начинает пучками рвать траву и сыпать себе на голые колени.

— И вы не обижаетесь? — спрашивает она. — Такие, как Верджил, считают вас сумасшедшей.

— Меня и похуже называли. Кроме того, ни один из нас не узнает, что прав, пока мы оба не умрем.

Она размышляет над моими словами.