Время прощаться

— Мой учитель математики, мистер Аллен, сказал: когда человек — точка, все, что он видит, — это точка. Когда человек — линия, все, что он видит, — это линия и точка. А если человек трехмерный, он умеет видеть в трех измерениях — и линии, и точки. Если мы не умеем видеть четвертое измерение, это не значит, что его не существует. Может быть, мы просто до него еще не доросли.

— Ты умна не по годам, девочка, — замечаю я.

Дженна втягивает голову в плечи.

— А те призраки, которых вы встречали раньше… Как долго они не уходят?

— По-разному. Они двигаются дальше, как только завершают свои дела.

Я знаю, о чем она спрашивает и почему. Не люблю развеивать еще один миф о жизни после смерти. Люди всегда думают, что после смерти встретятся со своими родными и будут вечно вместе. Знаете, что я вам скажу: на самом деле все не так. Загробная жизнь — это не просто продолжение жизни на земле. Вы со своим любимым покойным мужем не продолжите с того места, где расстались, — решать кроссворд за кухонным столом или спорить о том, кто допил молоко. Возможно, иногда так и случается. Но только не так уж часто: покойный муж, может быть, пошел дальше, переместился на другой уровень развития души. Либо же именно вы духовно более развиты и пройдете мимо него, пока он будет размышлять о том, как проститься с этой жизнью.

Когда ко мне обращались клиенты, все хотели услышать от своих умерших близких: «Я буду ждать тебя на небесах».

В девяти случаях из десяти они слышали: «Больше ты никогда меня не увидишь».

Девочка, казалось, сморщилась, съежилась.

— Дженна, — лгу я, — если твоя мама умерла, я об этом узнаю.

Гореть мне в аду, потому что я зарабатываю на жизнь, обманывая клиентов, которые до сих пор полагают, что у меня есть Дар. Но сегодня я точно обеспечиваю себе место в первом ряду в представлении одного актера в театре Люцифера, заставляя этого ребенка верить в себя, когда я сама в себя не верю.

— Эй, вы двое! Вы уже закончили со своим пикником? Или я один должен тут бродить и искать иголку в стоге сена? Нет, поправочка, — говорит Верджил. — Не иголку. От иголки хоть какая-то польза.

Он возвышается над нами, уперев руки в бока и сердито хмуря брови.

Возможно, я здесь не только из-за Дженны. Может быть, я здесь из-за Верджила.

Я встаю, пытаюсь оградить себя от цунами негативных эмоций, которые он излучает.

— Вероятно, если вы отбросите предубеждения, то найдете что-то неожиданное.

— Благодарю, Ганди, но я бы предпочел иметь дело с неопровержимыми фактами, а не с шаманским бормотанием мумбо-юмбо.

— Благодаря этому шаманскому бормотанию мумбо-юмбо я получила три премии «Эмми», — пытаюсь я его уколоть. — А вам не кажется, что все люди немного экстрасенсы? Разве с вами никогда не бывало, что вспомнишь давнего друга, которого не видел целую вечность, а тут он звонит? Ни с того ни с сего?

— Нет, — лаконично отвечает Верджил.

— Разумеется. У вас же нет друзей. А когда вы едете в машине с навигатором и думаете: «Здесь нужно повернуть налево», и навигатор тут же подсказывает вам, что поворачивать надо налево?

Он смеется.

— Выходит, быть экстрасенсом означает просчитывать вероятность? Пятьдесят на пятьдесят, что окажешься прав.

— Вы никогда не слышали внутренний голос? У вас никогда не холодело в животе? Интуиция не пробуждалась?

Верджил усмехается.

— Хотите знать, что сейчас шепчет мне интуиция?

Я поднимаю вверх руки.

— Сдаюсь. Не знаю, — обращаюсь я к Дженне, — почему идея, что я именно тот человек, который…

— Узнаю´ это место. — Верджил начинает целенаправленно пробираться через заросли камыша, мы с Дженной за ним. — Там раньше росло большое дерево, но посмотрите, как его расщепило ударом молнии. А вот там пруд, — машет он рукой.

Пытается сориентироваться, несколько раз поворачивается, а потом шагает еще метров сто на север. Далее он начинает двигаться кругами, которые становятся все шире, аккуратно ступая, пока земля не проседает у него под ногой. Ликующий Верджил наклоняется и раздвигает опавшие ветки и рыхлый мох, под которым обнаруживается глубокая яма.

— Вот здесь мы нашли тело.

— Которое затоптал слон, — многозначительно добавляет Дженна.

Я отступаю назад, не желая оказаться посреди разыгрывающейся драмы, и тут что-то, наполовину увязшее в зарослях мха, который перевернул Верджил, меня слепит. Я наклоняюсь и вытаскиваю цепочку. Застежка не повреждена, болтается крошечный кулон — камешек, отполированный до зеркального блеска.

Еще один знак. «Я слышу вас», — думаю я, обращаясь к тому, кто находится по ту сторону этой стены молчания, и опускаю цепочку себе на ладонь.

— Взгляните. Может, это принадлежит потерпевшей?

Дженна бледнеет.

— Это мамина цепочка. И она никогда, никогда ее не снимала.