Время щенков (СИ)

Покуда Сван измышлял планы мести, среди истинников распространилась новость: секретаря Палаты Покоя кто-то стукнул на улице. Не до увечья, но очень сильно и обидно. Предположительно, палкой или посохом. На очередном заседании Палаты секретарь присутствовал, но стоя. Поскольку жалобы на нападение хессир Мелль не подал, злоумышленника искать не стали.

На этом волнующий рассказ закончился. Хельга многозначительно посмотрела на часы. Как оказалось, я вышел к столу как раз к утреннему питью барка. Закончив с завтраком, все разбежались по своим делам. Я пошел в ратушу. Не было повода не пойти.

– Ничего не изменилось, – сказал Орм. – Ничегошеньки. Часто кажется, что случилось нечто такое, что теперь сами Драконы не узнают сотворенный ими мир, а на самом деле…

Старый заявился ко мне в ратушу полтора часа тому назад. Сновал по углам, во все совал нос, а сейчас уселся в кресло для посетителей, вытянул длинные ноги чуть ли не через всю комнату и рассуждает о великом. Нашел время и место. Видеть не хочу ни его, ни вообще кого-либо. Даже от Вестри я сбежал. А тут этот… Добро б по делу пришел, а то уселся и бубнит…

Орм мешает мне думать. Вернее, решать. Решаться.

А не пришел ли жрец Дода затем, чтобы наконец забрать меня в храм? Что ж, тем лучше. Проще.

– Записал уже, что у нас тут творилось? – Орм потянул со стола том прежней хроники и зашелестел страницами, выискивая что-то для себя интересное. – Нет? Тогда открывай летопись и пиши. Можешь черными чернилами. В двадцатый день лета восьмого года правления Хрольва Ясного людям Гехта явился Дракон. Все.

– В-все?!

– Да. Потомкам этого вполне хватит. Даже если они когда-нибудь сподобятся открыть летопись. Или ты считаешь, что напишешь неправду?

– Правду, но…

– Не всю. А она, вся-то, нужна? Пойми, в хрониках сейчас можно писать все, что придет в голову. Или же не писать ничего.

Как обухом по голове. А как же главный закон хронистов – никогда не лгать?

Орм как ни в чем ни бывало перелистывал страницы летописи.

– Твой учитель был слишком молод, чтобы осознать, принять и сказать тебе главное: правда бывает разная. Ради иной, чтобы до людей ее донести, и изо льда поднимешься, а другая в петлю загонит. И многих. А бывает еще такая, что просто никому не нужна. Ничего не изменит, а без нее спокойнее, лучше. Только от совести хрониста зависит, что попадет в летопись, – Орм покачал в ладонях том хроники. Снова серый переплет, ставший для меня почти наваждением. – Это всего лишь испачканные чернилами странички, хотя цена им жизни, судьбы. Думаешь, самое тяжелое для хрониста всегда и обо всем говорить правду? Нет, дружочек. Страшнее всего молчать. У каждого хорошего хрониста есть нечто, что он не расскажет даже Драконам. Будет знать, помнить, мучится, чувствуя себя клятвопреступником, сходить с ума, но молчать. Понимаешь?

Правда не должна творить зло. Но она не может исчезнуть. Только скрыться, подождать до поры, пока ни придет ее время.

– Уже сам догадался? – усмехнулся Орм. – Говорят, что лишнее знание губительно. Это не так. Причиной бед зачастую служит слишком длинный язык. Не спрашивай, а думай сам. И, додумавшись, помалкивай. А девочка выберет себе покровителя. Не думаю, что Хустри, Леге, Берне или даже Виден передадут ей для мира что-то плохое. Так-то лучше, чем делать в хронике очередную запись, а потом тащить ее в храм, чтобы никто не увидел. Нужны вы Доду, как собаке пятый хвост…

А кто нужен?

Ребенка, про которого по какой-либо причине говорят, что он принадлежит тиллам, до десяти лет защищает благой Берне, потом проклятого, ради безопасности мира, забирают служители Дода. Но Драконам нет дела до людей, значит, и Берне ни о ком не заботится. Тогда, может быть, и тиллы существуют только в людских проклятиях?

Может быть. Но есть еще многое и многое, от чего нужно защищать мир и людей. И для этого дела нужны умелые тренированные бойцы. Которых начинают учить еще в детстве.

Заложив хронику пальцем, Орм пристально смотрел на меня.

– Ты умеешь молчать. А что до всего остального… Слишком долго прожил ты в миру, чтобы стать достойным воином ордена. Тело можно начать тренировать и в зрелом возрасте. Другое дело образ мыслей, привычки, привязанности, любовь. Все это мешает.

Так может быть взрослых вовсе не принимают в обитель?

– Скажите, почтенный, нет ли среди вас Торгрима Тильда, бывшего хрониста города Гехта?

Жрец отрицательно покачал головой.

– Мы не спрашиваем у пришедших в храм их настоящие имена. У нас нет прошлого. Хочешь еще что-нибудь узнать? У меня никогда не было своих детей, но я знаю: если уж проговорился при ребенке, или его просто заинтересовало что-либо, лучше ответить ему, объяснить, а то ведь все равно начнет вызнавать и ляпнет нечто несусветное в совсем неподходящей обстановке или не при тех людях. Так что спрашивай.

Прощу старому человеку «ребенка».

– Вы же сами сказали, что лучше думать самому и молчать.