Время сумерек. После Старого мира

И что еще любопытно: «освободительное движение» последних столетий прежде всего заботилось о том, чтобы устранить состязание ценностей (то есть «демократию»). Освободители знали, что их ценности никогда не получат общей поддержки. Первый шаг на этом пути – отказаться от общепринятых правил оценки. В литературе, скажем, судить писателя не по его мысли и слогу, а по «смелости и честности». Хорошо также «разнообразие» (новейшее поветрие) как мера достоинств. Главное – запутать правила и призвать к оценке неопытных или просто негодных оценщиков.

Рассвобождение, взятое как философия и самостоятельная цель, всегда было враждебно началам состязания и свободного выбора. У «освобождаемых» писателей не спрашивали, ломать ли русское правописание; у «освобождаемого» народа не осведомлялись, что он думает об уничтожении храмов. Принуждение и кнут суть первые средства освободителей.

Впрочем, мы уклонились в сторону.

Обобщим сказанное: если мы одним и тем же словом (например, «искусство») называем и нечто с ясными правилами и с ограниченным числом участников и оценщиков, и нечто не отвечающее такому определению, то для одного из этих предметов надо придумать другое название. Можно и не придумывать, но тогда нас ждет путаница понятий и сравнение вещей, между собой не сравнимых.

***

Итак, мы пришли к разделению. Потребность выкрикнуть, «заявить несогласие», утвердиться через объединение с подобными себе есть потребность в «мнениях». Это потребность общественная, разделяющая и связывающая человека с другими. Общеобязательной ценности «выкрик» не имеет… Только по недоразумению эту потребность смешивают (чем дальше, тем больше) с другой: с потребностью в уединенной мысли, которая никого и ни с кем не объединяет, напротив – уводит в пустыню, и которая ценится обществом тем больше, чем это общество, по своей природе, дальше от толпы. Личность ищет глубины и своеобразия; толпа – знаков родства и отталкивания, чтобы вместе нападать и вместе убегать…

Глубина мысли и пресловутое «многообразие мнений» друг другу противоположны. Глубоко продуманных, цельных взглядов на жизнь никогда не бывает много; большинство предпочитает принять тот или иной глубоко разработанный взгляд вместо того, чтоб разрабатывать его самостоятельно, и это естественно. «Многообразие» возможно только для неосновательных, непродуманных, не вытекающих из вчувствования в предмет мнений, словом – для мнений поверхностных. Оно хорошо для первоклассников, не для зрелого общества.

Будем же пестовать мысли и воздерживаться от мнений.

XVIIІ. Вселенская вера и частная истина

1. Истины и люди

По отношению к истине люди делятся на три рода. Первым истины безразличны. Они принимают происходящее без раздумий. Вторые верят в единую Истину и радостно ее находят в писаниях, от Ветхого Завета до Фрейда. Их удовольствие: ниспровергать чужих богов. Третьи верят в существование частных истин. Писаний им недостаточно; мысль о «единственно-верном мировоззрении» их не радует.

Люди второго и третьего рода нуждаются в религии и находят ее, но находят разную. Людям первого рода она безразлична. Когда в XX веке привычные европейцам религиозные формы пришли в окончательный упадок, эти люди поспешили объявить, что религия изжила себя. «Прогресс ее упразднил». В самом деле: отчего не поверить в то, что наши предки верили потому, что были слабы, темны и испуганы? «Встречи со священным, – говорит историк религии, – искали именно в труднодоступных, темных и страшных местах». Темное и страшное, говорят эти люди, изгнано из нашей жизни. Искусственное освещение городов, видимость всезнания, создаваемая изобилием накопленных фактов, относительные безопасность и сытость – не уничтожают ли саму почву религии? Однако всезнание это призрачное, а неспособность испытать первичные, глубокие чувства, порождающие религию – временная и местная.

Дело не в том, что «Бог умер», а в том, что мы разучились испытывать непосредственные религиозные переживания, сдав свою веру в храм. Личная вера ушла в раскол и секту; ощущение чудесного – к спиритам и теософам. Приговор относился к формам, не к содержанию. Содержание – от века всё то же.

Религия есть внутренняя крепость, в которую никто не может войти. Отнять религию – значит отдать человека во власть внешних сил. Всё, что связывает с тем, что не здесь и не сейчас, делает нас сильнее. Это никак не противоречит тому, что одна из возможных (и широко распространенных) религий обращается к испуганному человеку, чтоб не сказать: испуганному ребенку. Но мы скажем об этом дальше.

Религия меняет личность коренным образом, и при этом не имеет целью ее совершенствование. Если эта цель и достигается, то опосредованно. Однако ей крайне небезразлично то, что происходит внутри этой личности. Религии важно всё, что личность делает с собой. Религиозное понимание вещей: «то, что со мной происходит и будет происходить, таинственно связано с тем, что я думаю, чувствую, делаю».