Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Приблизительно в то же время, когда Сергий начинал свое церковное служение в качестве «ученого монаха», в светских кругах богоискательски настроенной интеллигенции стал пробуждаться интерес к церковно-общественным вопросам, желание соединить «клир и мир». Одним из признаков этого пробуждения были встречи на Шпалерной улице, в квартире В. В. Розанова, где встречались люди разных политических направлений — от «реакционных» сотрудников «Московских Ведомостей» и «Гражданина» до анархистов-декадентов («людей из подполья») включительно. Апокалиптические беседы, завязывавшиеся между этими людьми, по мнению Д. С. Мережковского, были будто бы выхвачены «прямо из „Бесов“ или „Братьев Карамазовых“». Мережковский вспоминал, что «у некоторых участников этих собраний» возникла мысль сделать их общественными. Так и появились на свет Религиозно-философские собрания в С.-Петербурге[196]. Среди «некоторых» была жена писателя — З. Н. Гиппиус, вспоминавшая, как осенью 1901 г. родилась идея «создать открытое, по возможности официальное, общество людей религии и философии, для свободного обсуждения вопросов Церкви и культуры»

[197]. Как полагал протоиерей Георгий Флоровский, в начале XX столетия Д. С. Мережковский не хотел отделаться от «исторической» Церкви, верил в ее творческие возможности. Это, писал богослов, и привело его к встрече с «церковниками» на Религиозно-философских собраниях[198]

.

Разумеется, разрешение собраний находилось в компетенции светских властей — Министерства Внутренних Дел и обер-прокуратуры Св. Синода. Получив «добро» у обер-прокурора Св. Синода (К. П. Победоносцева), можно было надеяться на беспрепятственное открытие собраний в столице. Разрешение было получено в ноябре 1901 г. — «молчаливое обещанье терпеть собрания „пока что“» (этому много содействовал чиновник особых поручений при К. П. Победоносцеве В. М. Скворцов — миссионер и редактор «Миссионерского обозрения», вдохновлявшийся идеей «обращения» интеллигенции). З. Н. Гиппиус вспоминала, что сочувственно отнеслось к идее собраний духовное начальство. Столичный митрополит Антоний (Вадковский), слывший «либералом», благословил своего ученика и ректора Духовной Академии епископа Ямбургского Сергия (Страгородского) быть председателем собраний, а ректора Духовной Семинарии архимандрита Сергия (Тихомирова) — вице-председателем. «Дозволял участие всему черному и белому духовенству, академическим профессорам и пр[очим] доцентам, разрешил даже студентам духовной академии, по выбору, собрания посещать»[199]. Столь широкое участие православного духовенства и богословов в светских по сути собраниях уже было симптоматично. Никогда до того, за все годы существования Российской империи, Православная Церковь не стояла во главе масштабного культурного движения, призванного найти ответы на актуальные вопросы «плоти и духа».

Более того, ее иерарха поставили во главе этого движения!

Конечно же, избежать двойственности в самом замысле организовывавшихся тогда встреч было невозможно. Но дело, думается, заключалось в ином. Стремление слушать, не всегда тождественное умению слышать, в условиях «перевала сознания», изменения «чувства жизни» само по себе показательно. Кастово замкнутое, не представлявшее интересов и чаяний богоискательски настроенной интеллигенции

, православное духовенство впервые получило возможность воочию увидеть и услышать тех, кого не понимали, но на кого были приучены смотреть через призму «миссионерского делания». (Весьма характерно, в связи со сказанным выше, замечание епископа Сергия, относящееся приблизительно к тому же времени. Разговаривая с выпускником гимназии, желавшим поступить в Академию (будущим архиепископом Фотием (Тапиро)), ректор признался: «Вы — настоящий, как и все светские, поступающие к нам»[200]).