«У меня две новости, — писал Борька. — Хорошая и плохая. Начну с плохой. Вчера похоронили деда. Ну ты знаешь, он уже сильно болел, никуда не выходил, последний месяц нас с мамой даже не узнавал. В общем, всё. Это очень грустно, но есть и хорошая новость. Я еду к тебе! Встречай с песнями! Мамка уже в курсе, махнула рукой, говорит, делай что хочешь. Она считает Москву гиблым местом, но учиться где-то надо, а я ей обещал, что поступлю в медицинский институт, не всё же мне санитаром полы мыть. Институт на неё подействовал. Так что ты разузнай, есть ли в Москве медицинский институт и как туда поступить. А если не поступлю в медицинский, то поступлю ещё куда-нибудь, главное, чтобы общежитие дали, я-то не москвич, как некоторые, мне жить негде…»
Борька ещё спрашивал, что везти из Сочи, не соскучился ли Лёня по чурчхеле и домашнему вину, он может захватить, в общем, хохмил в своей обычной манере. Но Лёнька уже не обращал на это внимания. Он был безумно счастлив. Борька едет в Москву! И ему есть где жить, даже если он никуда не поступит (а он, конечно, с первого раза не поступит, это же Москва). Они снова будут вместе, а остальное совершенно не важно!
Самое удивительное, что Борька поступил. С первого раза и без малейших сложностей, во всяком случае, так показалось Лёньке. Всё вообще сложилось самым удачным образом: сначала уехал отец с пребывавшей в радостном возбуждении Ангелой и ворчащей, недовольной переменами Ликой, и Лёня три дня наслаждался свободой: до одурения слушал музыку, пел то под проигрыватель, то аккомпанируя себе на пианино, валялся на диване и просто отсыпался. А потом приехал Борька, и они гуляли по Москве, ездили на Воробьёвы горы и в Сокольники, катались, как в детстве, на каруселях в парке Горького и ели мороженое, проматывая Лёнькину зарплату и Борькины сбережения «на Москву».
Документы Борька подал во Второй медицинский, с легкостью прошёл собеседование, записался на подготовительные курсы, днём ходил на них, а по вечерам зубрил билеты под Лёнькино вялое перебирание клавиш. Дня через два он не выдержал:
— Какой-то ты странный. Ты настолько уверен, что поступишь, что решил последние недели валять дурака?
Лёнька отрицательно покачал головой.
— Я во-обще не уве-ерен, что по-оступаю в ко-онсерваторию.
У Борьки аж учебник упал. Он про Лёнькину консерваторию целый год в письмах читал, и тут на́ тебе! И Лёнька начал рассказывать про то, о чём не решался написать: про встречу с Валентиной Ивановной, про эстраду и Отса, про музыкальную комедию и ГИТИС. В конце даже сыграл Борьке несколько песен из репертуара Отса, которые уже разучил. Борька сидел чуть ли не с открытым ртом, ошеломлённый таким Лёнькой — поющим, увлечённым, с горящими глазами.
— В об-общем, все де-ело в мо-оём за-аикании, — подытожил он. — Как все-егда.
— Слушай, так может, пора уже с ним разобраться? Здесь всё-таки Москва, не наша деревня. Неужели нет специалистов?
Борька заразился его энтузиазмом и уже готов был прямо сейчас искать чудо-врача, который исцелит Лёнькин недуг. Лёнька пожал плечами.
— Я нико-ого в Мо-оскве не зна-аю, а о-отцу это не на-адо бы-ыло. Мне что, и-идти по бо-ольницам во-вот так, с у-улицы, и спра-ашивать? И по-отом, ско-колько этих мо-осковских про-офесоров в Со-очи прие-езжало, и то-олку?
— Ну да, — задумчиво согласился Борис.
А на следующий день, придя с занятий, заявил:
— Собирайся, мы едем в Павловский Посад.
— Ку-уда?
Лёнька только что вернулся со смены, помылся и улёгся на диван с единственным желанием — чтобы его не трогали хотя бы пару часов. Сегодня, как назло, машины с товаром шли одна за другой и он чертовски вымотался.
— В Павловский Посад. Город такой под Москвой, платками славится. Эх ты, год прожил в столице и ничего не знаешь.
— Что мы та-ам за-абыли? Пла-аточек?
— Иронизируй, иронизируй. — Борька деловито проверял карманы, подсчитывал деньги. — Так, главное — бумажку с адресом не потерять. Ну чего ты разлёгся? Поехали лечить твоё заикание. И найди мне кусок мыла, полотенце для рук и расчёску.
Лёня ничего не понял, но с дивана поднялся и всё требуемое собрал. Объяснял ему Борька уже по дороге, когда они тряслись в автобусе, забравшись в самый конец, придавленные со всех сторон бабками с сумками и авоськами.
— Я стал расспрашивать ребят, кто со мной на курсах учится, вдруг кто знает специалиста по заиканию. Ты же понимаешь, на врачей часто идут учиться дети медиков, династия, все дела. Думаю, вдруг у кого папа там или дедушка профессор какой-нибудь! А нашлась бабушка. Баба Тася её зовут. Только она не врач совсем, — в этом месте Борька перешёл на шёпот.
— А кто?
— Ну, знахарка, что ли. Я сам не понял. Но пацанчик сказал, вариант надёжный. Она его самого от энуреза вылечила.
— От че-его?