Время Волка

Леонид Витальевич сел за стол, отыскал в верхнем ящике запасные очки и взялся за бумажки. Господи, какое наслаждение видеть чёткий, а не размытый текст — за дни, проведённые у Карлинских, он изрядно намучился без очков. Волк перебирал бумаги, раскладывая их по кучкам: в одну те, что касались юбилея, во вторую — ноты, песни и прочий рабочий материал, в третью — договоры на аренду зала, передачу авторских прав, неоплаченные и оплаченные счета. Среди прочего попался листок, исписанный его рукой — план гастролей на осень.

В плане плотно стояли города и названия концертных залов: Омск, Томск, Новосибирск, Екатеринбург — это всё афишные концерты, тур по Сибири, и там уже идёт продажа билетов, расклеены его портреты и люди ждут встречи с любимым артистом. Казань — там корпоратив, юбилей какого-то завода. Хорошие деньги, и опять же люди ждут. Для простого рабочего завода большой праздник — увидеть и услышать Волка. Тула — там шефский концерт для детского дома. Леонид Витальевич смотрел на список, и мысленно представлял концертные залы, так хорошо ему знакомые. Почти чувствовал волнение, всегда охватывающее за миг до того, как выйти из кулис, особый запах пространства за сценой и волну энергии, идущую от зала. Он действительно любит свою работу до сих пор. Хотя ему уже тяжело и летать, и стоять по два-три часа под жаркими лампами, и спать каждый раз в разных постелях. Но бросить невозможно, отказаться от сцены — всё равно что отказаться от самого себя.

* * *

Из Сопота Лёнька вернулся уже знаменитым. Он и сам не понял, что произошло — мир словно начал ему улыбаться. Улыбались сотрудники в аэропорту, улыбались прохожие, незнакомые люди с ним здоровались. Он стоял возле остановки такси, ожидая свободную машину и докуривая, когда его окликнули сзади:

— Леонид?

Он обернулся. Парень-таксист смотрел на него с восторгом.

— Вы ведь Леонид Волк? Простите, не знаю отчества.

— Леонид Витальевич, — сказал Лёня и сам чуть не засмеялся. Витальевичем он себя пока не ощущал совершенно. Напротив, хотелось, как в детстве, прыгать по лужам и стрелять у прохожих сигареты, уже не по необходимости, а так, из озорства.

— Здорово вы про мир спели! — с чувством произнёс таксист. — Я не смотрел, на смене был, через приёмник слушал. Вам куда ехать?

И не просто довёз вне очереди, ещё и денег не взял, только попросил на путевом листе расписаться — на память.

А потом началось. Волка хотели услышать везде — на творческих вечерах поэтов и композиторов, которые теперь сами звонили и предлагали песни, в сборных праздничных концертах и в радиопередачах. Его даже пригласили на съёмки «Голубого огонька», что являлось высшей милостью телевизионного начальства.

«Голубые огоньки» Лёнька смотрел ещё будучи студентом, они тогда только появились, выходили сначала каждые выходные, потом по праздникам. Их любили все без исключения, и молодёжь, и старшее поколение — на занятиях по актёрскому мастерству или вокалу педагог мог привести в пример чьё-нибудь выступление в «Огоньке», твёрдо зная, что все его видели и поймут, о чём идёт речь. Эстрадных артистов на экран выпускали дозированно, большая часть концерта отводилась балету, опере и оперетте, но именно эстрадников народ ждал сильнее всего. Принципиальным отличием «Огонька» было неформальное общение между артистами и ведущими: гости сидели за столиками, пили чай или шампанское, мило разговаривали, а то и вовсе дурачились. На фоне чинных концертов в Колонном зале Дома союзов, где певцы выходили, затянутые в костюмы, и боялись сделать шаг от микрофона, «Огонёк» казался настоящей революцией телевидения. Неудивительно, что мелькнувший в нём артист сразу вырастал в глазах телезрителей до ранга небожителя.

Всё это Лёня отлично понимал, а потому, получив приглашение сниматься, обрадовался чуть ли не больше, чем первой премии в Сопоте. Свой номер он продумывал целую неделю. Вопрос, что́ петь, не стоял, телевизионные редакторы сразу сказали, что исполнить надо победившую на фестивале «Родину мира». Лёня, конечно, слегка расстроился: уж больно, на его взгляд, не соответствовала серьёзная песня новогодней тематике. Люди соберутся у экранов, чтобы расслабиться и повеселиться, а тут он — комсомольский мальчик с «Родиной». Комсомольского мальчика из него уже активно лепили: сначала заставили постричься, чтобы волосы ни в коем случае не закрывали уши и шею, а то самый главный телевизионный начальник номер вырежет. Потом с той же формулировкой велели подобрать костюм: обязательно галстук, брюки только прямые, пиджак однотонный. Как будто он на похороны, а не на «Голубой огонёк» собирался! А Лёньке так хотелось надеть новый свитер, который он привёз из Польши, или хотя бы чёрную рубашку без галстука (на чёрно-белом экране должно было здорово смотреться!). Но пришлось подчиниться и достать набивший оскомину за годы учёбы парадно-выходной первый свой костюм.