Однако зрители всё-таки увидели в «Огоньке» молодого певца Леонида Волка в свитере. То ли стечение обстоятельств, то ли судьба уготовила Лёне другое амплуа, решив, что комсомольских мальчиков на эстраде достаточно. Всё началось с того, что в день съёмок Лёня пошёл за булкой и кефиром. Поля лежала в больнице, у них с Борей в то время как раз начались первые и безуспешные попытки обзавестись потомством, так что мальчики сидели на сухом пайке, как в старые добрые времена жарили яичницу и варили картошку. Но ни варить, ни жарить у Лёни с утра времени не было, поэтому, надев тот самый польский свитер и первые попавшиеся брюки, накинув не застёгивая пальто, он выскочил из дома в магазин. Дверь за собой захлопнул. И только когда вернулся с бутылкой кефира и слегка надгрызенным по дороге батоном (очень уж хотелось есть), обнаружил, что ключей у него при себе нет. Они остались в кармане джинсов, в которых он ходил вчера. Лёня в оцепенении стоял под дверью и думал, что же теперь делать. До начала съёмок меньше часа. Даже если возьмёт такси, он не успеет доехать до больницы, где стажировался Борька, взять у него ключи, вернуться домой, переодеться и поехать на телестудию. Оставался только один вариант — ехать на студию прямо так.
Немного поколебавшись, Лёня решил, что попросит чей-нибудь костюм. Должны же на телевидении быть костюмерные с какими-нибудь реквизитными нарядами? Но на студии никто даже слушать его объяснения не стал — некогда было. Все куда-то спешили, бегали, кричали, кого-то переснимали, оператор ругался, что плёнки мало и дубли делать нельзя, осветитель угрожал, что скоро лампы перегреются и придётся делать перерыв, редактор отчитывал массовку за расхлябанность, грозя выкинуть из кадра.
Пока Лёня стоял в сторонке, ожидая, когда позовут, к нему подскочила совсем юная девушка с кисточками и коробочками. Девушка с учётом каблуков едва доставала ему до плеча, и Лёня хотел было присесть на стоявший поблизости стул, но девушка испуганно замахала руками:
— Что вы, что вы, на брюках складки останутся! Стоя нужно гримироваться.
И, привстав на цыпочки, с трудом дотянулась до его лица и начала накладывать какую-то пудру. Лёня собирался сказать, что ему нужно переодеться, что в этих брюках он в любом случае уже сидел в такси, и вообще они не мнутся, но в рот ему полетела пудра, и пришлось замолчать. Да и не слушал его никто. Лёня ждал, пока его загримируют, и думал, как же тяжко девушке приходится с таким ростом в роли гримёра. А она, приведя его в порядок, полетела дальше, готовить следующего героя передачи, кажется, космонавта.
— Где Волк? Волк приехал? — раздался властный голос редактора. — Так, быстро на площадку.
Лёню поставили на свободное пространство между столиками, заваленное серпантином так, что под ногами хрустело, словно по снегу идёшь.
— Значит так, Леонид, вы берёте бокал шампанского… Где шампанское? Дайте ему бокал! Ну! Так, отлично. Вы берёте бокал и говорите, что хотите поднять тост за мир во всём мире. Отпиваете шампанское и с бокалом, как с микрофоном, бродите между столиками и поёте «Родину мира». Понятно?
— Понятно, — кивнул Лёня, обливаясь по́том, — под лампами было нестерпимо жарко, особенно в зимнем свитере.
— Начинаем! Камера, мотор!
Зазвучала Лёнина фонограмма. Его уже предупредили, что в студии петь не получится, нужно только открывать рот под готовую запись. Ну и тост он произносил, понятно, без фонограммы.
С тостом Лёня справился, после, как велели, глотнул шампанского и едва не выплюнул его назад. Это был даже не лимонад, а какая-то подкрашенная жидкость, его чувствительный желудок мгновенно взбунтовался, и он едва смог сделать глоток. Так что улыбка на его первой записи вышла кислая, но «Родину мира» он спел, и сняли с первого дубля. Лёня сам удивился, что не пришлось ничего переделывать, его ещё и похвалили за экономию плёнки. Он даже не ощутил никакого волнения, в Сопоте, помнится, и ноги подкашивались, и в горле пересыхало, а тут ничего.
Справившись со своим номером, Лёня почувствовал радостное возбуждение. Теперь, когда самое ответственное позади и от него больше ничего не требуется, можно и оглядеться по сторонам. Вокруг столько всего интересного: вон там известный космонавт сидит, герой Советского Союза, между прочим. А вон балетная прима, Лёня как-то видел её выступление в Большом. Тогда она показалась ему сказочным существом, а тут обыденно стояла у стеночки и ждала своей очереди. Хотелось подойти к каждому, познакомиться, автограф взять. Но Лёня сдерживался, напоминая себе, что вообще-то он тоже артист и приставать ни к кому не надо. Поэтому просто наблюдал за всем происходящим вокруг, радуясь, что его никто не гонит из ярко освещённой, расцвеченной серпантином, блестящей ёлочными игрушками студии. На улице шёл снег и дул пронизывающий холодный ветер, а тут царил праздник, которого он так хотел с первого дня в Москве.