Время Волка

— Вот! — Он сунул Эмилю под нос листок. — Вот теперь это песня!

Найдёнов ошарашенно смотрел на Лёню. Он и не подозревал, что парень, с комсомольским задором спевший «Родину мира», ещё и композитор. Ни черта он не понимал в каракулях Лёньки и не потому, что тот писал как попало, чиркая и исправляя, а потому что не знал нотной грамоты. Но сердцем чуял, что вытащил счастливый билет.

— Поехали ко мне! — Лёнька схватил Найдёнова за рукав. — Я сыграю, послушаем, как будет звучать. И попробуем спеть. Мне кажется, в припеве надо размер поправить. Но без инструмента я не уверен…

— Поправим! Поправим размер!

Эмиль был на всё согласен. И ехать на край света, и исправлять размер. Он, интеллигент в третьем поколении, уже пять лет работал сварщиком. Потому что нужно было кормить семью — непризнанным поэтам денег никто не платит, а у него жена и двое маленьких детей, мальчики-близнецы. Стихи писал по ночам, когда дети засыпали, или в редкий выходной, сбегая, вот как сейчас, от семьи в парк. И случайная встреча с Волком превратила его самую большую мечту стать «настоящим» поэтом в реальность. Только он об этом ещё не знал.

* * *

Из дневника Бориса Карлинского:

Мне особенно хорошо запомнился тот вечер, когда Лёнька притащил к нам домой Эмиля. Они выглядели как два законченных психа: с порога, даже не разувшись, ломанулись к пианино и несколько часов играли и пели, Лёнька что-то на ходу сочинял, аранжировал. Поля, добрая душа, посмотрела на всё это безобразие и пошла резать на всех бутерброды. Мы оба поняли, что происходит что-то очень важное, хотя пока не догадывались, что на наших глазах рождается творческий дуэт, а Лёнька превращается из просто певца в автора-исполнителя.

«Осенний вальс» Лёнька отнёс на радио знакомому редактору. Ни словом ни обмолвился, чья музыка, в партитуре указал только Эмиля, и все решили, что Найдёнов пишет и музыку, и стихи. Песня начальству понравилась, Лёньке милостиво разрешили её записать, и, только когда запись должна была прозвучать в эфире, стали уточнять авторов, и выяснилось, что музыку написал Волк. В то время авторы-исполнители были не в чести, считалось, что каждый должен заниматься своим делом, но, во-первых, Лёнька получил классическое музыкальное образование, так что был профессиональным музыкантом. А во-вторых, «Осенний вальс» пришёлся по душе главному редактору Гостелерадио и Лёнька получил карт-бланш.

Теперь проблема репертуара для Лёньки была решена. Не могу сказать, что он пел песни только на собственную музыку и стихи Найдёнова, но именно они составили костяк его репертуара. А потом уж начали подтягиваться и именитые авторы, которые вдруг заметили «способного мальчика», а на самом деле уже взрослого мужика, наконец нашедшего своё место под эстрадным солнцем. И теперь Лёнька сам выбирал, что ему петь, а что не петь, с кем ему нравится работать, а без чьих творений можно и обойтись. Так, он сразу невзлюбил один очень популярный в те годы творческий семейный дуэт, написавший много хороших песен про комсомольские стройки и войну, и категорически отказывался от приглашений в звёздный дом на чашку чая и прослушивание. У него была какая-то своя эстетика, в рамках которой он создавал образ певца Леонида Волка. И с каждым годом образ становился всё более отчётливым: статный мужчина, слегка франтоватый, поющий благородным лирическим баритоном песни о любви. Иногда к Родине, но чаще к женщине. Появлялись в репертуаре Лёни и песни про войну, и песни про отдельные города и республики Союза, иногда даже про отдельные профессии — шахтёра, милиционера, геолога. Но он умудрялся не скатываться ни в пафос, ни в пролетарскую романтику. Если пел о шахтёрах, то со скупым, сдержанным, но искренним уважением к их нелёгкому труду. Если вместе с Найдёновым они, к очередным гастролям по Казахстану, писали песню об Алма-Ате, то она была пронизана любовью и восхищением к городу апортовых садов и широких проспектов. Лёнька был абсолютно несгибаем в стремлении всё делать искренне, по-честному. Если не лежала душа к песне, он её не пел.

Я потому и утверждаю, что их дуэт с Эмилем — огромная удача для обоих. Они удивительно совпали в мироощущении. Эмиль не писал на заказ, только по велению сердца. Другой вопрос, что он умел себя настроить, найти источник вдохновения, чтобы выдать пронзительные стихи на нужную тему. Вскоре Лёнька его выдрессировал писать в подходящем для песен размере, чтобы текст легко было спеть, чтобы в нём не встречались неудобные для певца сочетания согласных, например. А сам Лёня, неожиданно открыв в себе композитора, относился к написанию песен как к новой, увлекательной игре. Он кидался за пианино посреди завтрака, бросив недопитый чай и недоеденную яичницу, мог встать ночью, чтобы записать на бумаге пришедшую мелодию (пытался и играть, но пару раз разбудил меня после смены, и я пообещал спустить пианино с лестницы вместе с ним), постоянно что-то придумывал, насвистывал, выстукивал, аранжировал. Каждую свободную минуту проводил на студии, если, конечно, был в Москве.