Время вороньих песен

Алой ягодой блеснула бусина камня-глаза, тело отозвалось дрожью. Воздух с трудом протискивался в легкие, будто пальцы в черной перчатке лежали на моей шее, а не на рукоятке трости. Я потянулась к горлу, на мгновение ощутила под ладонью горячее, и пульс, придавленный большим пальцем несуществующей руки забился сильнее.

Пешта перехватил трость за древко другой рукой и ошеломленно тряхнул кистью, будто хотел избавиться от прикосновения, потом посмотрел на меня. Долго. Целых две секунды. И отвернулся.

– Не так уж и страшно, верно? – сказала я вместо него его словами. Было только немного жаль, что прогулка закончилась, но еще же обратно идти. Надеюсь, они не станут затягивать с формальностями, и снег к тому времени еще не закончится.

– Не так уж и страшно, верно? – бормотала я, растирая разнывшееся колено уже сидя на скамье в зале суда. Ноги дрожали и руки почему-то тоже. Лицо было мокрое, но это просто снег таял.

В зале были судья, обвинитель, защитник, инквизитор, мои охранники и я. Меня посадили напротив судьи. Вообще-то, я должна была слушать стоя, но официальные лица снизошли к моему колену. Толпа мужчин и я, самое время устроить балаган, но как-то не складывалось. Не хватало чего-то.

– Не так уж и страшно, верно? – прошептала я, когда меня все же попросили встать и сказали то, что и так было всем ясно.

Подозревалась. Проведено расследование. Доказано. Виновна. Завтра. 

Как и хотела – не стали затягивать с формальностями, зато кое-что другое затянут. Не так уж и…

Мой защитник дежурно сообщил об апелляции и красивый судья Эфарель так же дежурно ее отклонил, обвинитель дежурно кивнул мне, а инквизитор дежурно пробормотал напутствие. Все выполнили свою работу. Охранники тоже торопились выполнить свою, потому бодро вывели меня на улицу. 

Снег, к сожалению, прекратился, остался только снежный запах. Было пусто, валялась у крыльца разбитая каким-то вандалом деревянная стойка-распорка для объявлений, черными тряпками метались среди тополей вороны. Молча. Вроде как весна и птицам петь полагается, даже воронам. Или не время еще для песен?

Следом увязался защитник, спрашивал снова, не хочу ли я увидеться с кем-нибудь или в храм сходить. Я отказалась, дважды качнув головой. Тогда он спросил, не хочу ли я чего-нибудь к последнему ужину. Я снова хотела отказаться, но передумала и попросила варенье из барбариса и даже лавку назвала, где купить. Защитник обрадовался, что хотя бы это может для меня сделать, и убежал. 

– Не так уж и страшно, верно? – улыбнулась я дежурному магу, который дежурно избавил меня от печатей и дежурно пробубнел, что эффект сохранится еще двое суток. 

У меня снова отняли мое платье и шпильки, обрядили в коричневый мешок.  И уже другой охранник, грузный и похожий на медведя, вел меня в камеру. Тоже в другую. И вот она как раз была два на два. А я уж решила, что мне наврали. Перед тем как запереть, охранник прижал меня лицом к стене, заломив руки над головой и обыскал, особенно тщательно в некоторых местах, сопя от служебного рвения.

– Урод, – сообщила я ему на случай, он вдруг был не в курсе, а здоровяк обиделся и разбил мне нос.

– Не так уж и страшно, верно? – утешила я себя. Только больно немного, да и на коричневом кровь не видна, поэтому я, за неимением платка, воспользовалась широким рукавом. Легла. Собрала грубую ткань в горсть и закрыла глаза. Не спала. А чтобы было не так скучно, представила два свечных огонька в густых сумерках, пальцы с обветренной кожей, касающиеся тыльной стороны ладони и тень движения. Ну и что, что подушка мокрая. У подушек две стороны, можно просто перевернуть.

Страшно стало потом. Вечером. Когда вместо миски с едой рука просунула в щель баночку с вареньем. Обычная рука с коротко подстриженными ногтями, чуть обветренная… 

Я сползла по стене, привалилась к ней плечом и подтянула к себе дрожащие колени. А слез не было, они все остались на подушке, только в груди болело от пустоты и кто-то всхлипывал. Можно было бы подойти и утешить, но я была занята – смотрела на баночку и сжимала в горстях грубую ткань рукавов. Это было важно. Ведь если отпущу, ничем не занятые руки потянутся пробовать, и будет жаль, если попробую и пойму, что все-таки нравится, а уже поздно.

Потом перебралась на кровать. На четвереньках – ноги не слушались, онемели. И руки тоже. От ткани на коже остались бороздки-шрамы, и если провести пальцем – похоже на неровную глазурь. С кровати было даже удобнее смотреть, жаль, что подушка мокрая с обеих сторон. Я сбросила ее на пол, чтобы не мешалась, свесила руку и обхватила уголок. Больше никто не всхлипывал. Наверное, утешился сам.

А ночи здесь действительно очень короткие. 

Предавшее вчера тело сегодня было послушно, как никогда. Оно спокойно шло к эшафоту в центре каменного двора-колодца, без истерик, воя, заламывания рук и оседания на землю на ослабших ногах. Только разбитый нос немного кровил и было капельку холодно. Март – а я в одной рубашке. Еще и снег пошел. Редкий, крупный. Но это даже хорошо. Красиво.