- Ах! - всплеснула Юлия номер два. - Ну это же совсем другое дело! Милый! Милый украинец! Как у вас там, в очаге свободы и демократии на территории бывшего СССР?
- Чего? - не понял Волков.
- Ах, какой душка! Настоящий белый офицер, ах, ах!
Волков выпучил глаза и втянул воздух. Так его, лейтенанта Красной армии, еще не оскорбляли.
- Скажите, офицер, зачем ваша страна вступает в этот сталинский Таможенный союз? Неужели вам так мало было свободы? Настоящей европейской свободы?
- Глезда! - рявкнули в несколько голосов Герман Семенович, блондин и Юля номер один.
Грушевидная, еще раз ахнув, плюхнулась в кресло и влюбленно уставилась на Волкова, прижав руки к обвисшей груди.
- Присаживайтесь, - широким жестом пригласил Волкова Герман Семенович к столу. - Шмукля, плесни гостю.
Тощий и пучеглазый юноша, молчавший до сих пор, торопливо нагнулся и, пряча левую руку за спиной, плеснул в пузатый бокал коньяку. Блондин и Юля-один недоверчиво смотрели на гостя.
- Ну как у вас там, в Одессе?
- Лучше, чем у вас тут в Москве, - огрызнулся Волков.
- Чем это, интересно?
- Нет, вы, конечно, живете богаче. Машины вон какие. Эти, как их... Компьютеры. В магазинах богато. У нас, конечно, не так. Победнее будет...
- Проклятый Путин! Он держит на нефтегазовой игле не только нас, но и всю Европу! - не выдержала Юля-два. - Смотрите! Из-за него на Украине не могут себе позволить купить компьютер!
- В Украине, - поправила Юля-один.
- Конечно, конечно, - смутилась грушевидная. - Отрыжки сталинского тоталитаризма...
Волков покосился на Юлю-два, но ничего не сказал. Стерпел.
- У нас спокойно. Преступность, конечно, есть. Но мы боремся. Боремся и строим новое будущее. Ликвидировали беспризорность. Грамотность, опять же повышается. И благосостояние тоже. У вас тут... Как-то гнило. Проститутки, наркоманы, злые все как собаки. Сюда не ходи, тут не ступи. Противно тут у вас.
- Вот! Вот нам мнение независимого эксперта. Юлия Владимировна, вы записываете?
- Да, да, конечно, - Юля-раз показала маленький черный кубик Герману Семеновичу. - Скажите, Алексей, может быть вам удобнее разговаривать на исконной мове, а не на языке оккупантов?
- На чем? - испугался Волков. - На какой мове?
- Э? На украинской...
- Не, я русский предпочитаю.
- Почему?
- Да я как-то...
- И вы тоже жертва! - патетично вскинулась Юля-два.
- Чего это?
Герман Семенович откровенно хихикал в кулак.
- К чертям Украину, - вдруг вскинулся блондин. - Мы что, обсуждать проблемы хохлов пришли?
- Алеша, вы что? Вы националист? - подняла брови Юля-раз.
- А ты не знала, Леонидовна? - саркастично бросил блондин. - Сама-то на себя посмотри. "Если бы я была чеченкой, я была бы на стороне чеченцев, поскольку я русская, я на стороне русских. Примитивно называйте это животным национализмом, чем угодно".
- Что? - возмутилась патлатая. - Да я отмороженный либерал!
- Стрелка ты... Осциллографа.
- Молчи ты, уголовник!
Герман Семенович приоткрыл было рот, чтобы остановить начинающуюся ссору, но тут в комнату вошли еще двое. Один толстый, усатый, слегка перекошенный, второй с глубоко посаженными глазами душевнобольного.
- Нет, вы послушайте! - всплеснул пухлыми руками толстый. - Я написал гениальное! Это должны услышать люди! Они услышат и режим рухнет, непременно! Слушайте! Листая старую тетрадь расстрелянного либерала...
- Типун тебе на язык, Дима! - взревели хором все. Кроме Волкова, Германа Семеновича и душевнобольного.
- Нет, а вы представьте! Миша такой выходит. Весь в блестках и эполетах. И такой... Листая старую тетрадь...
- НЕТ! - опять взревели все.
- Главное, ничего менять не надо! - опять всплеснул руками толстый, склонив голову. Кудряшки его смешно запрыгали на круглой голове. - Там же все про нас, про нас!
- Не про меня, - отрывисто сказал душевнобольной. - Я не либерал. Я коммунист.
- Ой, Сережа, из вас коммунист, как из меня монашка, - жеманно улыбнулась Юля-грушеобразная.
Сережа покосился, но ничего не ответил.
- Да ладно вам, ребята! Давайте дружить! Ведь мы сегодня все... Все по одну сторону баррикад! Давайте споем, а? Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропаааасть по одиночкееее!
Она схватила одной рукой блондина, второй патлатую и начала ритмично покачиваться.
Патлатая брезгливо выдернула руку, блондин закатил глаза:
- Да, Глезда, вам самое место быть министром культуры. Через неделю вся страна эту песню строем петь будет.
- Кроме отмороженных совков! - подняла указательный палец грушевидная и захихикала. - Эх, сценаристы идут, сценаристы идут...
- Это вы к чему? - не понял толстый Дима.
- Ну... Я тоже сочинила волшебный стих. Помните, у Межирова? "Коммунисты, вперед!"? Так вот, на самом деле он говорил совсем другое, про нас народных либералов и сценаристов. Это аллюзия, метафора, если хотите. Дима, ну вы же великий поэт, вы же понимаете... Нет, вы, конечно, гениальнее, но ведь есть что-то в этом: Ах, сценаристы, вперед... - Глезда опять закатила глаза, словно собираясь упасть в обморок. Но ее опять перебили: