- Господин Волков, каково ваше отношение к Сталину? Это очень, очень важный вопрос. Это, так сказать маркер, лакмус и оселок современного человека. Любая свободолюбивая личность понимает, что палач, упырь и кровопийца... - толстый заквохтал словно глухарь на токовище, сам задавая вопросы и сам же на них отвечая. Собеседники ему не требовались, ему требовались слушатели. Ну и зрители.
- Почему же кровопийца? - перебил открывшего рот Волкова Герман Семенович.
- Как? Ведь он же заморил руками Гитлера Ленинград, а Ржев? Что вы скажете про Ржев? Ведь там же полегло в русскую земельку два миллиона простых солдат, серой массы. Как скотинушку их вели на убой!
- Ну, положим, не два миллиона, а триста шестьдесят тысяч...
- Я считаю, что два миллиона, значит два миллиона! - вспыхнул толстый.
- А ведь Сталин руками и Маннергейма душил блокадный Ленинград...
- Не трогать Карла-Густава! - взвизгнула Юля-патлатая. - Он герой! Он царский генерал!
- Так ведь Путин цветы ему на могилу возлагал, - невинно заметил Герман Семенович.
Собрание оцепенело. Но, буквально, на секунду. Тут же они начали орать друг на друга.
- Это провокация, типичная гебистская провокация! - орала Юля-грушеобразная, роняя очки на стол с яствами.
- Нам надо отречься от Маннергейма, - замахал короткой рукой Шмукля. - Это позор, быть замазанным в сотрудничестве с Путиным!
- Люстрировать Финляндию! Как они могли! - гневался толстый Дима. - Я немедленно пишу поэму на сынов степей чухонцев! Сумасшедшеглазый сардонически хохотал. Волков же почувствовал тонкую грань, отделяющую разум от безумия.
- Господа! - вдруг хлопнула рукой Юля-патлатая.
Волкова опять передернуло.
- Господа, - повторила она уже тише. - Мы тут зачем собрались? Герман Семенович, гость это хорошо, мы согласны его сделать послом в свидомой Украйне, в конце концов доверим ему водрузить жовто-блакитный флаг на Спасской башне...
- На Украйне, - поправил ее блондин. - Или в? Я запутался...
- Леша! - резко развернулась патлатая к блондину. - Хватит поправлять МЕНЯ!
- Да молчу я, молчу... - поднял примирительно руки Леша-блондин.
Тут Волкова тронул за локоть Герман Семенович и подмигнул ему, кивнув на дверь.
Лейтенант послушно поднялся, поставив недопитый бокал на стол.
- Мы удалимся, господа, а вы тут продолжайте.
Повел он лейтенанта не к выходу, а к неприметной дверце в дальней стене кабинета. Вслед им завидующе посмотрели Шмукля и Глезда.
Дверь отъехала в сторону, как в купе, а потом мягко закрылась.
Звуки исчезли совсем. Только легкая вибрация пола напоминала о том, что там, внизу, все еще дико скачут пьяные люди под бешеную музыку.
- Фуууу... - облегченно выдохнул Герман Семенович и плюхнулся на диван. - Садись, бери что хочешь.
Он кивнул на стол. Там опять белели и темнели разнообразные бутылки.
- Спасибо, - отказался лейтенант. - Может быть, я уйду?
- Посиди немного. Устал я от этой... От этой дряни. Хоть с нормальным человеком поговорить.
- Я нормален, по вашему мнению?
- Вполне. Не то, что эти, - презрительно кивнул лысиной Герман Семенович.
- Кто эти люди?
- Элита! - поднял палец собеседник. - Так сказать, тайное правительство будущего. Хотят свергнуть режим, восстановить свободу, все такое.
- А что, они не свободны?
- Более чем.
- Что им тогда не хватает?
- Мозгов. И совести.
- Зачем вы меня сюда привели?
Герман Семенович поднялся с дивана, подошел к столу. Взял одну бутылку, повертел, поставил на место. Потом взял другую, опять поставил, обернулся:
- Волков Алексей Владимирович, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения. Родители - неизвестны. Социальное происхождение: неизвестно. Атеист. Член ВЛКСМ с 1935 года. Воспитанник трудовой коммуны имени Дзержинского. Выпускник Одесского пехотного училища имении Климента Ефремовича Ворошилова.
- Откуда вы...
- А я, мил человек, из той самой кровавой гебни.
- Откуда?
- Федеральная служба безопасности. Бывший КГБ, до этого МГБ, а в твои времена НКВД.
- Но...
- Все просто, Алеша. Когда-то мы вели твоего профессора. Как его... Шпильрейна, да? Льва Моисеевича?
- Да, но...
- В шестидесятых его дело в архив отправили. А я, когда учился, проходил архивную практику, наткнулся на его дело. Там твоя фотография из комсомольского билета была. У меня, знаешь, память на лица компьютерная. То есть, фотографическая. Он тебя посылал сюда пять раз.
- Как пять? - не понял Волков.
- А я не знаю. Это все высшие научные материи, я в них мало соображаю. Но пять раз, это точно.
- А дальше что?
- Четыре раза ты возвращался. И, судя по дневникам Шпильрейна, в смятенном и расстроенном состоянии. После чего, даже не повидавшись со своей Олей, уезжал в командировку. Где и пропадал.
- Это как, пропадал?
- Ты тут сколько времени?
- Кажется вторые или третьи сутки.
- И ни разу не поинтересовался своей судьбой?
- Нет, но я знаю о войне.