Время жестоких снов

Я пошел улицей Элигиуша Невядомского, бывшей Нарутовича[39], пробежал вдоль стены закрытой текстильной фабрики. На стене висел огромный плакат, где-то девять на девять, изображающий покойную мать Терезу. На плакате кто-то написал спреем большими буквами: «ГЕНОФЕВА – ЗАРАЗА». Я свернул на улочку, ведущую к Черной Ганче.

И наткнулся на белокрестов.

Было их человек двадцать, все бритые как залупы, в кожаных куртках, оливковых футболках, мешковатых штанах «вудлэнд камо» и в тяжелых десантных берцах. Пятеро, вооруженных «узи» и контрабандными полицейскими «геклер-кохами», сторожили мотоциклы. Один малевал звезду Давида на витрине магазина Малгошки Замойской. Другой, стоя посреди улицы, держал на плече магнитофон «Шарп» и дергался в ритме «Спасителя», хита группы «Мегадет» из альбома «Потерянные в вагине». И песня, и диск были запрещены.

Остальные белокресты занимались тем, что вешали чувака в лиловой рубахе. Чувак в лиловой рубахе выл, бился и дергал связанными сзади руками, а белокресты толкали его, пинали и волокли к каштану, с ветки которого уже свисала элегантная петля из телефонного кабеля. На тротуаре лежал большой пластиковый мешок в красно-синюю полоску. Рядом с мешком валялись разноцветные блузки, леггинсы, гольфы, куча упаковок с чулками, видеокассеты и видеокамера «Панасоник».

No more lies, no more crapI’m fed upI’m sickWith your words slimy and slickNo more!

Don’t try to save me anymoreI’m not made in your likeness…

Белокрест с «Шарпом» на плече сделал несколько шагов ко мне, преграждая дорогу. К лодыжке его был пристегнут узкий «нож выживальщика». Несколько человек сзади отрезали мне путь к отступлению.

«Прощай, Джули, – подумал я. – Прощай, уокмен. Прощайте, дорогие мои передние зубы».

– Эй! – вдруг крикнул один из белокрестов. – Красавчик! Это ты?

Я узнал его, несмотря на бритую башку и цирковую одежку. Это был Мариуш Здун по кличке Лис. Сын гинеколога, одного из самых богатых людей в городе. О старом Здуне говаривали, что он состоит в контрольном совете «Арт-Би Интернэшнл АГ» и что у него пай в «Четырех Сестрах».

– Менда, оставь его в покое, – сказал Лис этому, с «Шарпом». – Я его знаю, это мой друган, добрый поляк. Я с ним в школу ходил.

Так оно и было. Лис некоторое время ходил в нашу школу. Я давал ему списывать. Без видимых эффектов, потому что читал Лис едва-едва.

Чувак в лиловой рубахе, приподнятый за бедра к петле, дико заорал, дернулся, вырвался и упал на тротуар. Собравшиеся вокруг белокресты наградили его пинками и снова подняли.

– Эй! – крикнул один, с раскачивающимся над «узи» распятием на шее. – Лис! Ты бы лучше нам помог вместо того, чтобы с этим шибзиком болтать!

Этого я тоже знал. Называли его Большим Гонзо, потому что у него был нос, напоминающий кухонный кран и точно такой же блестящий.

– Лучше уходи, Ярек. – Лис почесал бритое темечко. – Лучше уходи отсюда.

Yeah, prayers and hateNothing but prayers and hateToo lateBlack hounds lurking everywhereSalivating and droolingNo more!

Don’t try to save me anymore…

На втором этаже отворилось окно.

– Тише! – заорал, высовываясь, дедуган с блестящей лысиной. Над ушами его торчали два седых вихра, делая его похожим на филина. – Тихо! Тут люди спят! Что за крики?

– Отвали, дед! – рявкнул Лис, задирая голову и размахивая «узи». – Давай! Мордой в угол!

– Повежливей, Лис, – сделал ему замечание Большой Гонзо, набрасывая петлю на шею воющему чуваку в лиловой рубахе. – А вы, уважаемый, закройте окно и ступайте себе смотреть телевизор, как пристало доброму земляку! Потому что, если не сделаете этого, я пойду наверх и оторву вам жопу, ясно?

Филин еще сильней высунулся из окна.

– А что вы там, хлопцы, затеяли? – крикнул он. – Что вы там творите? Это что, линчевание? И как так можно? Как можно быть такими жестокими? Это не по-человечески! Это не по-христиански! Что он такого сделал?

– Магазины грабил! – рявкнул Большой Гонзо. – Грабитель он, ворюга, мать его за ногу!

– Так для этого есть полиция! Городская Стража или Греншуц! Справедливость…

– Памаги-и-ите! – завыл на русском чувак в лиловой рубахе. – Ради бога, памаги-и-ите! Спасите миня! Ради бога, памаги-и-ите, таварищ!

– Ага, – сказал Филин и печально кивнул. – Ага. Вон оно как.

И закрыл окно.

– Ступай себе, Ярек, – повторил Лис, вытирая ладони о пятнистые штаны.

Я побежал, не оглядываясь. С северной стороны города нарастала канонада. Я слышал глухие выстрелы танковых орудий.

– Ни-е-е-ет! – доносилось сзади.

– Польша для поляков! – взревел Большой Гонзо. – Вверх его, бойз! Хэнг хим хай![40]

Я еще услышал, как белокресты запели «Мы все преодолеем»[41]. Как обычно при таких событиях. Я сосредоточился на своем уокмене.