Время жить - 2. Безжалостное небо

Неожиданно быстрое расставание с домом внезапно пробудило во многих из нас творческие способности. Мы уже окончательно оторваны от земной инфосферы. Последние письма домой были отправлены еще позавчера. Теперь мы обмениваемся с Землей короткими сообщениями: «У нас все нормально»… «Спасибо, мы тоже все живы-здоровы».

Последняя фраза, увы, по-прежнему актуальна. Кризис вокруг Эфиопии не разрешен до сих пор. Планета балансирует на грани большой войны.

Тревожные мысли о доме, от которого мы стремительно отдаляемся, нужно замещать чем-то другим. Поэтому наш распорядок уплотнился до предела, а кэп с Марком объявили творческий конкурс. В результате сейчас по коридорам «Одиссея» жизнерадостно бегают фантомы, а на стенах появляются стихи, начертанные кровавыми письменами.

Особенно отличился наш биолог Брату да Силва, накатавший целую поэму, правда, на португальском. Вирт перевел ее лишь как подстрочник. Что поделать, даже в XXIII веке компьютеры еще не научились писать стихи. Вот и приходится стараться людям.

А кто не может сам выстраивать рифмы, тот критикует. Как, например, мой нынешний напарник по вахте в Главной рубке, инженер по системам жизнеобеспечения Хавьер Исаси-Исасменди.

Хавьер, уроженец Страны Басков, давным-давно отделившейся от Испании, темноволосый и густобровый, чем-то напоминает мне актера Юрия Яковлева в роли Ипполита из «Иронии судьбы». По крайней мере, от него так и веет серьезностью, размеренностью и солидностью. Впрочем, и сфера ответственности у него исключительно солидная. В его ведение входят все системы защиты экипажа – от очистки воздуха до экранировки от излучений двигателя и космической радиации. Здесь нет и не может быть мелочей, поэтому ответственный, педантично точный Хавьер, безусловно, по праву занимает свое место. Пожалуй, единственная его слабость – это отсутствие чувства юмора, но к этому давно уже все привыкли и не пытаются над ним шутить или его разыгрывать.

– Ритм у тебя, Костя, неплохой, – со всей серьезностью говорит мне Хавьер, оценивая мое шуточное четверостишие. – Но почему вдруг луга?

– Так это же Млечный Путь! То есть молоко, коровы, пастбища…

– Хм… Логично, – на самом деле, это крутой комплимент с точки зрения моего товарища. – Но тогда раки не подходят. У тебя в трех строках говорится о растениях, а в четвертой – животное.

– И верно, – теперь задумался и я. – Устрицы вместо раков не подойдут?

– Нет, Костя. Моллюски – это тоже животные.

– А если так? – я нараспев продекламировал все четыре строки:

«Мы засадим всю Цереру абрикосами,

Высеем луга по Млечному пути,

Станет нас Нептун снабжать морской капустою,

А на Марсе будут яблони цвести!»

Конечно, последнюю строчку я сплагиатил, но это и так всем понятно. Песня «Жить и верить — это замечательно!» стала неофициальным гимном марсианской экспедиции, состоявшейся в конце XXI века, и не забылась за прошедшие годы.

Кажется, Хавьер хотел выдать мне новую порцию дружеской критики. Но не успел.

Корабль внезапно чуть вздрогнул и… умер. Отключился и пропал из моего восприятия его мозг – главный компьютер. Оглохли и ослепли приборы – глаза и уши его. Остановился двигатель – его могучее сердце. Отнялись все его члены, расслабился его сфинктер…

Что за вздор я несу?!

Но если честно, мне стало дико страшно. В рубке полностью погас свет, не горели даже лампочки на шкалах приборов. Вместо межзвездного космического корабля мы оказались внутри бесполезной консервной банки, несущейся прочь от Земли с умопомрачительной скоростью.

Затем меня охватили горькая обида и досада. Эти чувства были еще сильнее, чем страх. И стоило так рваться в полет, чтобы так глупо пропасть в самом его начале?!

Наверное, поэтому так быстро вспомнилось, что здесь и сейчас, пока я в Главной рубке, а на мне шлем с усилителями биотоков, именно я являюсь де-факто капитаном «Одиссея». А значит, должен бороться за него и за своих товарищей. Рука сама нашарила на подлокотнике кресла кнопку аварийного перезапуска и с усилием вдавила ее.

В первые несколько секунд не было ничего. Сердце у меня, казалось, провалилось куда-то вглубь живота. Но затем в рубке вспыхнул неяркий свет, который принес огромное облегчение. Лишь в этот момент до меня дошло, что тяготение никуда не делось, значит, гравикомпенсаторы продолжают функционировать, а поскольку я до сих пор жив, нас по-прежнему охраняет защитное поле, не пускающее в корабль космическую радиацию.

«Одиссей» в моем восприятии снова вздрогнул, пробуждаясь. Мой взгляд уперся в навигационные приборы – не хватало еще отклониться от курса из-за этого инцидента! К счастью, рыскание составило не более двух угловых минут, и корабль сам устранял их корректирующими импульсами. Главный двигатель снова включился, и это убрало с моей души камень массой, наверное, в несколько десятков тонн…

Черт, что это было?!

А ведь, между прочим, это моя прямая обязанность.

– Экипаж, осмотреться в отсеках! – каркнул я в систему всеобщего оповещения.

Даже сам не знаю, откуда вылезла у меня эта фраза, присущая, скорее, подводникам. Однако парни меня поняли.