– Я была уверена, что Арина. Но потом поговорила с ее свекровью и уже не знаю… Она рассказывает больше мелочей, но Арина все-таки моложе и физически чуть посильнее. Убитый был мужчиной крупным, хоть и не огромным, женщина маленького роста с таким вряд ли справится.
– Не скажи, дорогуша. Бывали в моей практике случаи, когда маленькая женщина вытворяла такое, что и сильному мужику не всегда по силам. Ярость – дело страшное, она добавляет мощи. Как злая энергия.
– Возможно. Но мать? Мать сталкивает на камни единственного сына из-за невестки?
– Насколько я в курсе, там сынок еще тот фрукт был?
– Как, собственно, и его отец. Он тоже бил жену, и, мне кажется, эта история как раз и могла Галину Васильевну к этому подтолкнуть.
– А жена что?
– Тут тоже странно. Она его любила – действительно, любила, надеялась, что он прекратит. Но ведь чаша терпения не бездонная, и Арина могла тоже устать терпеть?
– Женщины терпят долго, иногда всю жизнь.
– И мы иногда видим результаты лопнувшего терпения, – заметила Лена, вставая с дивана и подходя к подоконнику, на котором Шмелев развел целую коллекцию миниатюрных кактусов. На одном из них она заметила мелкие белые цветы и с удивлением их рассматривала. – Неужели зацвел?
– Сам удивляюсь. Красиво, правда? Вроде ничего особенного – колючка с цветком, а красота какая…
Шмелев умолк, изредка прихлебывая чай.
– Николай Иванович, так что мне делать? – тихо спросила Лена, и он, подняв на нее глаза, так же тихо ответил:
– Представления не имею, Леночка. Против кого больше улик – тот и в дамках.
– Я просто не представляю, как они на суде будут вырывать друг у друга право сесть в тюрьму. Каждая настаивает на своей виновности, и я не смогла ни одну из них убедить этого не делать. У меня нет аргументов. Если только…
– Экспертизу? Заказывай, – кивнул Шмелев. – Я с прокурором договорюсь. Только… Знаешь, Лена, иногда нужно встать на чью-то сторону, принять чью-то точку зрения, даже если тебе лично это почему-то не нравится. Попробуй понять, почему эти женщины так отчаянно топят каждая себя, выгораживая другую, может быть, в этом и кроется разгадка.
– Я понимаю, Николай Иванович. Мне кажется, Арина настаивает только потому, что она моложе, и ей будет легче отбыть срок.
– То есть ты все-таки думаешь, что убила мать?
– Я в этом практически уверена. И есть еще одна мелочь… я разговаривала с соседкой Красиных, которая знала их очень давно и была в курсе того, что творится в их семье. В том смысле, что она знала о том, что Красин избивает жену. Так вот, соседка эта рассказала, как умер отец Сергея, и в этой истории есть кое-что странное, – проговорила Лена, возвращаясь на диван. – Смотрите. Муж много лет систематически избивает жену. Та не может ни уйти, ни пожаловаться – помните же, какое время было? И вот в день годовщины свадьбы супруг не просыпается утром после банкета. Отравление алкоголем, который – прошу заметить – пили все. Пили все – а умер только он.
– А что показал анализ?
– Ничего не показал. Его не делали, и остатки спиртного не исследовали. А знаете почему? Потому что накануне жена покойного выбросила все бутылки в мусор, который вывозился рано утром на следующий день.
– И ты думаешь?..
– Мне кажется, если я спрошу, то Галина Васильевна ответит мне то, что еще больше усугубит ее вину, только для того, чтобы ее задержали.
– Лена, подумай – а надо ли? Срок давности прошел, зачем заставлять человека ворошить то, что, я уверен, она пыталась забыть много лет? Думаешь, ей было просто жить с этим? И – особенно – видеть, что сын превратился в копию отца.
– Выходит, позволить Арине сесть в тюрьму вместо нее?
– Это ее выбор, Лена. Иногда мы не можем сделать больше, чем уже сделали.
– Мне нужно подумать, – пробормотала Лена, закрывая папку.
– Подумай, время еще есть.
– Спасибо, Николай Иванович, – она встала и направилась к двери, но на пороге обернулась: – Только я все равно не понимаю…
– Замуж тебе надо, – снова вздохнул Шмелев, глядя на нее поверх очков.
Обиженный голос Павла в телефонной трубке оказался неожиданностью:
– Ты меня избегаешь, Лена?
Она сидела в столовой прокуратуры в компании Крашенинникова и еще одного следователя, заканчивая обедать, и вовсе не собиралась выяснять отношения.
– Паша, мне сейчас неудобно говорить, можно я перезвоню вечером?
– Разумеется, Лена, ты можешь мне не перезванивать совсем. Просто скажи об этом вслух.
– Ты меня не понял. Хорошо, погоди секунду, – Она поднялась и вышла из столовой в коридор. – Я обедала с коллегами, и выяснять что-то прилюдно не совсем…
– Лена, что происходит? Ты меня избегаешь?
– Нет, Паша, у меня просто много работы, я очень устаю, – соврала Лена, испытывая мучительный стыд оттого, что приходится это делать. – Но, если хочешь, можем увидеться сегодня.
– Хочу, – решительно сказал Голицын. – Встречу тебя у прокуратуры в семь – идет?
– Идет.
Она убрала телефон и задумалась. От разговора остался какой-то неприятный осадок, словно ее уличили в чем-то на глазах у всех.