Время злых чудес

– Но это же совершенно не так. Врачи не нашли у нее таких изменений. Да, левая половина тела у нее малоподвижна – не неподвижна, как вы говорили, а просто хуже двигается, чем правая. А правая как раз в полном порядке.

Ирина ошеломленно смотрела на Лену, потом перевела взгляд на Андрея:

– Это… это что же… выходит, она симулировала?

– Выходит, что так.

– Какой ужас… – Ирина снова закрыла лицо руками. – Как же она могла… ведь я всю жизнь… всю жизнь думала, что она совершенно беспомощна, что без ухода и постоянного наблюдения она не сможет жить… а она… – Женщина заплакала.

Лена не знала, что сказать. Эгоистичная мать подчинила жизнь дочери себе, чтобы не остаться в одиночестве, которого, видимо, боялась, потому и постаралась внушить Ирине чувство вины, заставить заботиться о себе, посвящать все время уходу. На самом деле ее недуг не был таким уж неизлечимым, и при желании она могла бы даже ходить. Но ей это было не нужно. Чувство вины – тот крючок, который она глубоко всадила в дочь и держала с его помощью рядом с собой много лет.

– Нам пора, Ирина Витальевна, – поднялась со стула Лена. – Спасибо вам за помощь. Выздоравливайте, а я к вам еще заеду, если не возражаете.

– Спасибо, Елена Денисовна.

Они сидели в машине и молчали. Руки Лены лежали на руле, но она не чувствовала в себе сил сейчас вести машину.

– У тебя не бывает ощущения, что мы ежедневно ныряем в чан с дерьмом? – спросила она, и Андрей кивнул:

– Регулярно.

– И как ты с этим борешься?

– Пью, – коротко ответил Паровозников.

– Везет, – вздохнула Лена. – А я не могу.

– Ну, ты у нас барышня трепетная, к пьянству и блуду не склонная.

– Про блуд я бы с уверенностью не говорила, – пробормотала Лена еле слышно и вдруг вспомнила о Голицыне. – О черт…

– Что-то случилось?

– Да. Мне надо позвонить, извини, я выйду на минутку.

Она выскочила из машины и набрала номер Павла. Но механический голос сообщил, что абонент недоступен. Лена повторила попытку еще несколько раз, но ничего не изменилось.

«Обиделся. Конечно, обиделся, и имел на это право – приехал, ждал меня, а я даже не позвонила, так торопилась. Откуда во мне это равнодушие? Будь на его месте Кольцов… ой, не могу больше, ну, вот опять! Дело не в Кольцове же, а в том, что я к Павлу ничего не чувствую, потому и не придаю значения таким мелочам, как телефонный звонок. Мне это неважно, потому что я не боюсь его потерять. Да, точно – не боюсь потерять».

Она вернулась в машину и повернула ключ в замке зажигания, игнорируя вопросительный взгляд Андрея.

– Так и не скажешь, кому названивала? – не вытерпел он.

– Не скажу.

– Да? Ну и зря. А я твое «не скажу» на остановке с букетом сегодня видел. К тебе, поди, лыжи навострил, а ты опять прошлепала?

– Да умолкни ты! – вспылила Крошина. – Ну, чего ты лезешь вечно, Андрей? Тебе доставляет удовольствие меня подкалывать? Ну, да – забыла, что он должен приехать, понеслась с тобой Яровую допрашивать! А он теперь трубку не берет, телефон выключил.

– Ты на меня-то не ори, – спокойно попросил Паровозников. – И вообще – сядь как-нибудь на досуге и разберись сама с собой по-честному. Не нужен тебе мужик – ну, и не парь ему мозг, скажи прямо: так, мол, и так, не сошлись и все такое. А то он как дурачок с цветочками бегает, с его-то узнаваемостью, а ты даже элементарно позвонить и предупредить не можешь. Ты только представь – отсвечивал сегодня у прокуратуры весь вечер, девки наши на него пялились, а он, как памятник, с этим букетом.

– Ты нарочно, что ли? – прикусив губу, дрожащим голосом спросила Лена. – Думаешь, я без тебя этого не понимаю?

– А понимаешь – так и сделай все, как нужно. Не держи рядом человека, который, может, с кем-то другим будет счастлив.

– Ты такой умный, аж противно. А сам?

– А что – сам? Я встал и ушел, когда понял, что не могу больше ей врать. Знаешь, что самое смешное? Она ни разу мне после этого не позвонила, – криво усмехнулся Андрей. – Как будто облегчение испытала. Сама не решалась, неудобно было – вроде как выгнать бездомного мужика на улицу совесть не позволяла, а тут такой подарок – сам ушел. Мы слишком разные были, не по дороге нам. И вам с Голицыным, видно, тоже не по дороге.

Лена ничего не ответила, паркуя машину у дома, где жил Андрей. Она и сама понимала все то, о чем он сейчас сказал, и разделяла его мнение, но набраться решимости и поговорить с Павлом пока не могла, хотя чувствовала, что потребность в этом назрела давно.

Паровозников небрежно чмокнул ее в щеку и вышел из машины, помахав на прощание рукой. Лена поехала к себе.

Дома ее ждал сюрприз. В почтовом ящике обнаружился конверт, вскрыв который Лена увидела почерк Голицына. На пяти листах Павел подробно изложил, почему им не стоит больше встречаться, и благородно взял на себя вину за их разрыв, пожелав Лене всего хорошего и большого счастья, которого она, безусловно, по его мнению, заслуживала. Бросив письмо на стол, Крошина вдруг расхохоталась:

– Как по-рыцарски! «В нашем разрыве виноват я один»! В разрыве чего? Беда с этими творческими людьми. Сам придумал, сам обиделся.