Все дороги ведут к тебе

Для человека, не привыкшего словесно проявлять свою любовь, он говорил приятнейшие вещи. И если бы у меня еще оставались сомнения в том, что я его люблю, – а их не было, то сейчас я бы поняла, что сделала правильный выбор. Лучший выбор! И безошибочный.

Когда я снова подняла глаза, лицо Роудса стало еще серьезнее.

– Я люблю ее. И сочту за счастье подарить ей все то, в чем вы по глупости ей отказывали. Вы ведь даже не держали ее за руку прилюдно, так? И не целовали? – Роудс фактически насмехался над ним. – Я спокойно отношусь к тому, что я не первый, кого она полюбила, потому что знаю, что буду последним.

Кэден стрельнул в меня взглядом, в котором читалось изумление. Он сам напросился! И, честно говоря, меня сильно заводило то, что говорил Роудс.

– В том-то и разница между такими, как вы и я. Если бы ей что-то потребовалось, вы бы достали из толстого бумажника сотню и решили, что этого достаточно. А я бы отдал все, что есть в моем. – Голос у него стал жестким. – Единственный, кого вам следует винить, – это вы сами.

Мое сердце воспарило ввысь. Возможно, долетело прямо до Луны. Потому что Роудс был прав!

Бумажник Кэдена был набит битком, и он запросто расстался бы с сотенной купюрой. А Роудс, будь у него всего пятерка, отдал бы ее не раздумывая. Он бы отдал мне все! А Кэден… Впрочем, это уже не имело значения. И никогда не будет иметь. Он убил все, что я к нему чувствовала, и ничего не осталось. Ни капли.

И теперь настала моя очередь сказать ему то же самое, чтобы не осталось недопонимания.

Любовь может зиждиться на деньгах. Да, это все упрощает. Но самая лучшая любовь подразумевает нечто гораздо большее. Это значит отдавать тому, кого ты любишь, все. И то, что дается легко и без усилий, и то, что дается тяжело. То, что нематериально и неудобно. Это значит признаваться в любви, отдавая все, что есть, и то, чего нет. Потому что те, кого ты любишь, важнее любых материальных ценностей.

Я поймала его взгляд и как можно серьезнее произнесла:

– Я сказала твоей матери, а теперь говорю тебе: я не вернусь. Ни за какие блага в мире. И будь мы даже друзьями, чему не бывать, – Роудс издал протестующий звук, – я бы не стала снова работать на тебя и тебе помогать. Пойми это. Я никогда не передумаю.

Боль, явная и пронзительная, отразилась на обращенном ко мне красивом лице.

– Речь не о том, чтобы ты писала для меня, Роро. Я люблю тебя.

Обнимающая меня рука напряглась, и Роудс пробурчал, понизив голос:

– Недостаточно.

Я выразительно посмотрела на мужчину, которого знала так хорошо и так долго, давая понять, что не преувеличиваю и все сказанное – правда.

– Прощай, Кэден! Надеюсь, больше не увидимся. Я серьезно. Иначе ты об этом пожалеешь.

Я все сказала.

Роудс посмотрел на меня, а я – на него. Мы развернулись и, не оглядываясь, пошли по направлению к зданию, а Кэден остался стоять. Может, он смотрел нам вслед, а может, пошел обратно – меня это не волновало. Ни капельки.

Но, пройдя немного, я остановилась, вспомнив о том, что непременно следовало сделать. Роудс тоже остановился, и я обвила его шею руками. Он наклонился и тоже меня обнял, прижимая к себе крепко-крепко.

– Ты – лучший! – серьезно сказала я ему.

Его рука скользнула мне под куртку и рубашку, коснулась моей поясницы, и он прошептал:

– Я люблю тебя! Ты это знаешь.

Притянув его к себе, так что его ухо оказалось на уровне моего рта, я прошептала, чувствуя, как мурашки бегут по коже, а по телу разливается тепло, готовое вот-вот превратиться в пожар:

– Я знаю.

Его дыхание щекотало мне горло. Я почувствовала, как глубоко он вздохнул. Потом он прижался щекой к моей щеке, а когда мое лицо уже стало покалывать от соприкосновения с его щетиной, отстранился и посмотрел на меня фиолетово-серыми глазами:

– Ну, идем?

Я взяла его за руку и кивнула:

– Сядем в первый ряд и будем болеть за нашу восходящую звездочку.

Любимый сжал мне руку, и мы вошли внутрь.

Эпилог

– Юки, ты похожа на принцессу!

Стоя перед зеркалом, которое было установлено в гримерке по просьбе дизайнера, одолжившего ей платье на сегодняшний вечер, Юки подняла плечи, и это сразу вызвало неудовольствие стилиста. Он отвечал здесь за все: за мое платье, за ее платье, за визажистов, нанятых для того, чтобы она выглядела на все сто.

Выглядела она непривычно, но не на сто, а на целую тысячу!

И сейчас эта женщина, которая для всего мира была поп-звездой, а для меня – лучшей подругой, прихорашивалась перед зеркалом.

– На мне тонны макияжа. Следующие шесть часов мне ни вздохнуть, ни охнуть… А приспичит сходить по-маленькому – так только с чужой помощью. Но все равно спасибо, моя дорогая!

– Пожалуйста! – рассмеялась я. – Сочту за честь подержать твои юбки, когда будешь делать пи-пи. Но если захочешь а-а, то я пас!

Теперь засмеялась она.

– Никакого а-а! А делать пи-пи друг перед другом нам не привыкать, верно?

На лице Юки появилось отрешенное выражение.