Все - иллюзия

Я забыл, насколько маленьким был ребенок. Он схватил меня за подгузники и начал таскать туда-сюда, как щенка, и гулить противным басом. Я обозвал его плохими словами и он, наконец, отпустил меня и снова попытался съесть свою ногу. Мою ногу!

Я вспомнил о медсестре, но когда я заполз в приемную, оказалось, что она, распластавшись, лежала на столе и была холоднее, чем треска. Вид телефона навел меня на кое-какую мысль. Я не мог достать его, пока не стащил за провод аппарат со стола. Телефон грохнулся об пол в паре сантиметров от меня.

Мне было сложно набирать номер, — пальцы постоянно сгибались сами по себе. В конце концов, я крепко сжал карандаш, упавший вместе с телефоном, и это помогло. Оператор спросил, что мне нужно.

— Гоблоббл... э-э... полицию! Полицейский участок.

Было ужасно тяжело приводить мягкие ткани горла и язык в положение, необходимое для того, чтобы произнести слова. Я то и дело начинал давиться несуществующей кашей.

— Дежурный сержант. Говорите.

Я РАССКАЗАЛ ЕМУ, что хотел — только то, что в кабинет дока ворвались грабители. Он прервал.

— С кем я говорю?

— Сержант Кэссиди, морская пехота.

— Черта с два! — Он оскорбительно меня спародировал, и вышло очень пискливо. — Фержант Кэффиди, мофкая пехота. Что это, розыгрыш?

— Нет! — пропищал я. — Поверьте! Пришлите отряд.

— Отвяд?

Я начал было рассказывать ему о нацистских громилах, укравших изобретение дока, но мне хватило ума заткнуться прежде, чем я полностью завяз в этом. Я почувствовал, как офицер начал терять интерес. Но, наконец, он согласился прислать человека и сказал, чтобы я был этим доволен.

Так что я положил трубку и посмотрел на свои ноги. Я напряженно думал. Я сомневался в том, что даже Маккинни смог бы кого-то убедить, что изобрел шлемы для обмена сознаниями. Полиция расценила бы это, как попытку мошенничества, и доктора бы забрали в участок. А ведь он ученый. Я, кстати, даже не был морским пехотинцем. Младенцев туда не берут.

Эти шлемы представляли большую ценность. Не знаю, что Смит собирался делать с ними, но, думаю, Германии они могли бы пригодиться.

Затем до меня дошло. Шпионы! Пресвятая скачущая каракатица!

Немецкий разум внутри головы генерала союзников — отличный способ шпионажа. Даже отпечатки пальцев ничего не докажут. Нацисты смогут поставить хорошо обученных шпионов на ключевые должности и... и... выиграть войну!

Да уж!

Но, — к черту! — никто мне не поверит. Док, вероятно, смог бы убедить полицию фактами и цифрами, только вот я не знаю, когда он очнется. Тем временем, Смит собирался передать шлемы Третьему, кто бы это ни был. У... да, точно... у цирка.

Впрочем, у меня были свои причины для беспокойства. Я оказался в теле Вонючки. Что произойдет, если я не смогу вернуть шлемы? Мне придется прожить всю жизнь в теле ребенка — ну, пока я не вырасту. Почему-то мне не хотелось рассказывать о том, что произошло, капитану Доусону.

Вонючка в моем теле булькал и что-то лепетал в другом кабинете, и я решил, что мне лучше начать действовать, причем быстро. Я попробовал встать на ноги. Они постоянно намеревались подогнуться, но у меня получалось довольно неплохо. Кажется, я знал, как ходить, а Вонючка — нет. Мышцы не были такими уж слабыми. Просто не тренированными, только и всего.

Но входная дверь была закрыта, а я не мог дотянуться до ручки.

Я быстро догадался подтащить к двери стул, затем забрался на него, как обезьянка, и повернул ручку. Этого хватило. Ступеньки снаружи создали некоторые проблемы, хотя я спустился по ним, ползя задом наперед и чувствуя себя незащищенным со спины. В конце концов, я оказался в вестибюле, глядел на большую дверь и знал, что не смогу открыть ее. Тут не было никаких стульев.

Я увидел, как по стеклу пробежала тень, и дверь распахнулась. Это был коп. Он дошел до лестницы, не увидев меня, — он смотрел вверх, а не вниз — и я успел выбраться на улицу прежде, чем дверь закрылась. Мне повезло. Дверь была снабжена пневматическим доводчиком. Но я почти потерял подгузник, протискиваясь наружу.

Так я оказался в Парке, и мне там совсем не понравилось. Люди были слишком большими. Несколько человек обратили на меня внимание, и я решил, что нужно поторапливаться. Я пару раз упал, но это была ерунда, не считая того случая, когда женщина с острым лицом и голосом таким же противным, как уксус, начала поднимать меня, что-то говоря о бедном потерявшемся малыше. То, что я сказал, заставило ее бросить меня, как раскаленный кирпич.

— Боже правый! — воскликнула она. — Где ж ты слов-то таких понабрался!

Впрочем, она продолжала преследовать меня, и я знал, что мне каким-то образом надо от нее оторваться. Это был первый раз, когда за мной тащилась красотка, пусть и весьма подержанная. Я увидел впереди бар и понял, что хочу выпить. В любом случае, мне нужно было выпить. После того, через что я прошел, любой бы захотел выпить.

Если я возьму пива или чего-нибудь еще и хорошенько подумаю обо всем, это может помочь.