Все, кроме смерти

- Собака лает, караван идет, parbleu. Американцы называют это “паблисити”. Наступили новые времена, папа, нельзя, право, быть таким… мастодонтом.

- Ты как с отцом говоришь, декадент занюханный? - ласково спросил Даниил Гедеонович.

Подошел к медведю, плеснул чистой в стопку, поднес к ноздрям, нюхнул раз-другой, вернул стопку на место, не пригубив, и яростно захрупал огурцом.

Эльстон-старший третий месяц, как бросил пить - а натюрморт в кабинете держал ради тренировки силы воли. Как говаривал настоятель Вознесенского Собора, о. Паисий Премногоблагодарященский:

“Муж честнОй, соблазн от глаз не удаляй - но вблизи: трезвись и бодрствуй”

Трезвость и бодрость на корню отравили характер генерал-губернатора Города на Реке.

- Пойми, сынок, мужчина нашего круга должен быть или военным или придворным. Третьего не датур!

- Я не могу быть военным. Мне война отвратительна. У меня грудная жаба!

- У тебя нет жабы, ипохондрик! Тебя доктор Ведрищев смотрел дважды! И жабу опроверг категорически! Ты - хлыщ! Алкоголик, кокаинёр и половой психопат! Морда в кольдкреме. Глаза блудливые. Бедрами виляешь! Ты похож на старую кокотку!

- … Почему же старую? - жалобно спросил Альберт.

- Значит слово “кокотка” для тебя уже не оскорбительно!

- Папа, это голая дЭмагогия! Я придворным быть не могу! Мне бюрократия отвратительна! Я артист и неврастеник! Вы растоптали меня, как носорог - фиалку!

Отец взглянул на сына с булавочным любопытством энтомолога, округлил бровь. Задушевно протянул:

- Ах ты ж, моя цаца… Не буду антимонии разводить: вот мое тебе последнее слово: месяц на размышление. Чтоб все это время сидел как мышка в коробушке, и дышал через раз. В форточку. И думай, крепко думай сын, куда себя приткнуть. Протекция будет нужна? Сделаю. Так и быть на первых порах. Хочешь - в столице, хочешь - здесь. А не надумаешь… Пеняй на себя. Все твои счета к чертям закрою. Поедешь в Курск, будешь в имении клопов давить. Или в клинику запру. К Гиблингу. Холодный душ, тесная рубашка, войлочная комната. Научат тебя коробки и конверты клеить. Будет заработок на старость. Ты понял?

- Да.

- Свободен.

Общий план. Интерьер. Съемка в движении.

Анфилада комнат, сусаль, бронза, фруктовая лепнина под потолком, вишневые портьеры, мрамор, наборный паркет.

По стенам в резном золоте - фальшивые руины, натюрморты и приторные головки масляных пастушек Гюбера Робера и Греза. Римские копии с греческих оригиналов, бюст Екатерины Великой и переносица Антиноя. Покойные полукресла, ломберные столики и парадные кровати зачехлены белой кисеей - красоту открывают четыре раза в год на приемы - в остальное время нечего пыль собирать.

Альберт швырнул халат в угол. Провел ладонью по волосам от лба до уха и скривился - запекшееся мыло, как вшивый колтун. Мерзость. Немедленно в ватер - черпнуть из фарфорового бачка хлорной воды в лицо, два пальца в рот, чтобы так не тянуло с похмелья желудок, переодеться и спать ничком на диване в кабинете.

Он обнажен по пояс, костюмные мятые брюки плохо болтаются на бедрах, подтяжки - хвостом щелкают по тощему заду. На запястьях - хрусткие грязные фрачные манжеты с янтарными пупками запонок.

Лицо белое длинное, как плевок в пивной.

За венецианскими арками дворцовых окон - на пасмурной промокательной бумаге - отбитые по линии казенные здания, красный кирпич, желчь, трубы, дымный колер фронтонов, чугунные наручники набережной - сизая река с мелким рыбацким плесом, сырая мостовая - все так и просит - схвати стул за спинку - выбей стекло с размаху.

Кувырок через подоконник вниз, вдребезги мозг, полицейский свисток, визг, глаза зевак.

Запасной выход.

Не сегодня. Успею. Господи, папироску бы…

Альберт вывернул карманы брюк - сор по шву, махрушки, пыль.

Пусто.

Попугаем глянул из за угла ливрейный.

- Ваш светлость, там вас с утра посетитель домогаются… На авто приехали, просют. Прикиньтесь, я рубашечку принес, простудитесь. Свежая, только от прачки.

Альберт отлаялся на ходу:

- Не выйду. Уехал. Болен. Умер.

- Сегодня умер, вчера умер, третьего дня умер… Неудобно-с докладывать…

- Что?

- Гость солидный. Стул сломал. Буйствуют-с. Извольте карточку посмотреть.

Альберт

взглянул на визитку, прочел имя, присвистнул, рванул надвое тонкий картон.

- Нашел время, хорошенькое дело… Слушай, как тебя?

- Федор Иоаннович…

- Ого… Ну исполать, Федор Иоаннович, где он?

- В стеклянном зимнем саду. Суровый. Как приехал - спросил шампанского-с, и … бицикл.

- Какой к дьяволу бицикл?

- Английский, - выпучился ливрейный - Для мускулов.

Альберт показал зубы. Легла на голые плечи холодная крахмальная сорочка.

Он открыл глаза - из зеркального овала напротив выпрыгнул бледный гробовой двойник с отравленным ртом, плоскими сосками, черным галстуком на голой с жилами шее, Альберт закрылся от него пятерней и сказал:

- Я готов. Веди.

Второпях застегнул на груди тугой перламутр пуговок не в ту петлю.

Общий план. Павильон.

Стеклянный купол оранжереи. Капли медного солнца сквозь густую зелень. Традесканции, финиковые пальмы, драцены в кадках.