– Значит, нам надо на Суон-лейн. – Он поднял голову и указал на дорожный знак. – О боже, это там! Там!
– Оно там, оно там! – повторила я с детской радостью, нахлынувшей на меня.
Он поцеловал меня, и мы почувствовали остатки вина на губах.
– Пойдем искать сокровища, – сказала я.
– Я уже нашел свое.
Риз притянул меня для еще одного поцелуя с привкусом черной смородины и алкоголя. Затем отстранился и обнял так сильно, что я едва могла дышать. Мы так и стояли на холоде, и мне показалось, что Риз сейчас заплачет. Мы вцепились друг в друга, и от него так хорошо пахло, а объятия были такими сильными и настойчивыми… Именно этого мне не хватало после предыдущих недель странного поведения и недомолвок.
Риз отпустил меня.
– Ты готова? – весело спросил он.
– Да, – прошептала я.
Никогда не буду готова к тем чувствам, которые он во мне пробуждает.
Разумеется, начался мелкий дождь. Я возвращаюсь к поискам сокровищ, шагая по следам наших призраков. Сворачиваю к реке. Это занимает гораздо меньше времени, когда не тупишь над загадками.
Несмотря на дождь, уже не так холодно. Можно почувствовать намек на предстоящее тепло в воздухе, конец апреля спешит приветствовать нас, и я не тороплюсь. Пытаюсь впитать в себя воспоминания о том дне. Потому что, пока все не испортилось, они были светлыми.
Охота за сокровищами привела нас вверх по реке к собору Святого Павла и в этот невероятный бар на крыше, откуда можно было увидеть весь город. Мы сделали перерыв, и Риз сумел снова сойти за совершеннолетнего и заказать нам глинтвейн. Было достаточно тепло, чтобы сидеть снаружи у обогревателей и потягивать его вместе, глядя на Лондон и думая, как нам повезло. Никогда в жизни я не чувствовала себя более взрослой и утонченной, сидя и смакуя странный на вкус напиток, глядя на панораму одного из самых знаменитых городов мира, как будто это обычное дело в понедельник.
– За нас? – предложил Риз, и мы чокнулись бокалами.
– За нас.
Мы пересекли Мост Тысячелетия и наткнулись на Тейт Модерн, чтобы собрать еще две улики. Риз и я пьяно посмеивались над всем этим искусством, которого не понимали.
– Почему на полу лежит какашка, сделанная из серебра? – спросил он. – И почему за это кого-то наградили?
Я захихикала еще сильнее и поцеловала его испачканный вином рот.
– Может, просто оставить карандаш на полу и посмотреть, сочтут ли люди его за арт-объект?
Тропа сокровищ вывела нас обратно на берег реки, мимо старого величавого театра «Глобус», в соседний паб под названием «Лебедь». Вечер уже начинал опускаться, и праздничные огни мерцали, перемежая мрак города, делая все волшебным. Каким-то чудом Риза обслуживали везде, куда бы мы ни пошли. Он держался так, словно бармены оказались бы жалкими идиотами, осмелившись заподозрить его в малолетстве. Мы сделали очередной перерыв в охоте, выпили еще по бокалу красного вина, и я почувствовала себя очень пьяной. Это была та алкогольная эйфория, когда любишь всех и все и чувствуешь себя одурманенным счастьем.
Прижавшись друг к другу, мы смотрели, как за окном проплывает Лондон.
– Я люблю тебя, Риз, – пробормотала я. – Люблю так сильно, что иногда мне больно.
Он криво улыбнулся – подвыпивший, но не в стельку, как я.
– Если не больно, то это не любовь, – сказал Риз, снова целуя меня в макушку. – Именно так ты и понимаешь, что это по-настоящему.
Из-за выпитого вина слова прозвучали так романтично….
– Давай откажемся от поисков сокровищ и просто останемся здесь обниматься, – прошептала я.
– Прекрасный план.
Небо потемнело, когда солнце окончательно село. Он заказал еще выпить. Я с трудом воспринимала течение времени. Помню, что поход в туалет требовал сосредоточенности и немалых усилий, а слова из моего рта выходили тяжелыми и невнятными, заставляя его смеяться.
Сейчас я стою возле «Лебедя» и отмораживаю себе задницу. «Глобус» весь освещен, хоть и плохо различим сквозь морось. Небо потемнело от дождя, поэтому в окнах паба все отлично видно. Я почти вижу нас. Вот где мы сидели, прямо там, у окна. Персонал бара; вероятно, все те же люди. Мир не так уж сильно изменился для остальных. Я вижу, как мы наконец-то смотрим на часы в его телефоне, смеемся, когда понимаем, что уже поздно, и выходим, держась за руки. Вижу, как мы проходим сквозь меня, словно сквозь призрак. Вижу, как лицо той, прежней Амели светится счастьем. Поворачиваюсь и следую за нами вдоль южного берега.
Прохожу мимо Национального театра. Смотрю, как скейтбордисты нарезают круги вокруг рампы. Резко останавливаюсь у Саут Бэнк Центра.
Вот тот самый мост. За этим я и пришла.
Вздыхаю и поднимаюсь по ступенькам, уворачиваясь от людей, которые не очень удачно держат зонтики. Я готова погрузиться в предстоящее плохое воспоминание.
– Давай встанем прямо посередине, – предложил Риз. – Я хочу увидеть весь город.