Все мои ничтожные печали

Тут вообще чинят дороги?! – воскликнула я. Ник ничего не сказал. Мы приехали в аэропорт и снова поблагодарили друг друга за все наши старания для помощи Эльфи. Мы обнялись на прощание. До свидания, au revoir и adios. У него был с собой только рюкзак, да и тот выглядел полупустым. Он, наверное, даже не потрудился собраться в дорогу. Взял с собой только Бернхарда и любимых китайских авторов. Напомни, на сколько дней ты летишь? – окликнула я его. Ник уже проходил через вращающиеся двери, пытаясь не застрять в этой вертушке со своим рюкзаком. Он поднял обе руки, словно сдаваясь полиции при аресте. Десять дней.

Я поехала обратно к маме. Зарулила во двор, поставила машину на гостевой стоянке и бегом поднялась по лестнице. Ну что, мам, ты готова? Едем в больницу? Ник уже улетел? – спросила она. Да, вернется через десять дней. Водительская дверь сломалась, но я постараюсь сегодня ее починить. Потом я вспомнила, что обещала сегодня подписать согласие на развод. Значит, подпишу завтра, подумала я. Уж один день развод подождет. После шестнадцати лет брака один день ничего не решает.

Мы поднялись в отделение реанимации, но Эльфи там не было. Медсестра, сидевшая на посту, сказала, что Эльфи перевели в корпус Палавери, во второе психиатрическое отделение на другом конце кампуса – или как называется больничная территория? Мы спустились на пятый этаж, проведать тетю Тину в кардиологическом отделении. Тетя спала, но вокруг ее койки стояли какие-то аппараты, которых вчера не было. Она была очень бледной, ее открытый рот как будто застыл в гримасе ужаса. Или, может быть, удивления. Медсестра сказала, что по сравнению со вчерашним ее состояние ухудшилось. На ее гипсе темнели какие-то мелкие надписи. Кажется, памятки для себя. Отменить книжный клуб. Отменить тайцзи. Отменить парикмахера. Похоже, сегодня она не вернется домой.

Медсестра спросила, приедут ли к Тине ближайшие родственники, муж или дети. Мама сказала, что к ней едет дочка. И муж. А что такое? С ней что-то серьезное?

Медсестра сказала, что тете Тине необходимо срочное оперативное вмешательство – буквально завтра или послезавтра, чтобы предотвратить обширный инфаркт. Сейчас ее готовят к операции на открытом сердце, вводят ей какие-то успокоительные препараты и ищут свободного хирурга, который будет ее оперировать. Впрочем, медсестра не проявляла особой тревожности. Иногда так бывает, сказала она моей маме. Ваша сестра – крепкая женщина и в остальном абсолютно здорова, так что операция будет вполне рутинной. Возможно, уже через пару недель тетя Тина спокойно сядет за руль и вернется в Ванкувер.

Пока тетя спала, мы решили разыскать Эльфи. Спустились на лифте в подвал и пошли к дальнему корпусу по подземному коридору, обе растерянные и злые. Мама быстро устала и запыхалась, но продолжала громко возмущаться по поводу угольных шахт в Гондурасе. Каждый шаг давался ей с трудом, но здесь было негде присесть отдохнуть – в этом голом пустынном тоннеле, напоминавшем кишечник изголодавшегося человека. Я шла впереди, потихоньку впадала в истерику и высматривала дверь, которая выведет нас в нужный корпус. Я окликнула маму, и мой голос эхом разнесся по коридору. Мам-ам-ам-ам-ам. Она застыла на месте – крошечная, как Дюймовочка, – и подбоченилась. Лампы аварийного освещения под потолком изливали оранжевый свет. Я бегом бросилась к маме и спросила, как она себя чувствует. Она улыбнулась, кивнула и сделала глубокий вдох.

Ты даже не представляешь, сколько они тратят воды, проговорила она, задыхаясь. Она имела в виду горнопромышленные компании.

Я сказала, что не знаю, где выход. Мама снова кивнула и улыбнулась, как смертельно раненый полевой командир, который храбро пытается приободрить своих воинов: пусть идут в бой без него, война еще не закончилась. Почему-то мне вспомнились слова на могиле Йейтса у подножия горы Бен-Балбен в графстве Слайго: Хладным взглядом взирай и на жизнь, и на смерть. Проезжай мимо, всадник.

Мы потихонечку пошли дальше. А что еще было делать? Только шагать вперед. Там, впереди, наверняка ждет награда. Например, дверь на выход.

Мама периодически останавливалась, чтобы перевести дух. Я перестала к ней обращаться, потому что она каждый раз отвечала с преувеличенным энтузиазмом, явно стараясь бодриться, и даже эти короткие, как оружейные залпы, ответы отнимали у нее силы. Наконец мы увидели дверь с надписью «Выход», я открыла ее, и мы вышли на лестницу. Нам пришлось подняться на несколько пролетов, чтобы добраться до ближайшего лифта, который отвез нас на четвертый этаж, во второе психиатрическое отделение, к Эльфи.

На нужном нам этаже двери лифта открылись, и я увидела Радека! Футляр со скрипкой висел у него за спиной, как подводный кислородный баллон. Я спросила его, что он здесь делает, и он ответил, что пришел навестить Эльфриду. Я должен был ей сказать, как много для меня значит ее игра.

Ясно, сказала я. Я могла бы ей передать. Но спасибо.