Все мои ничтожные печали

Когда все закончилось, он поинтересовался, почему я спросила о Роттердаме. Я ответила, что пытаюсь написать книгу, в которой, если вкратце, главный герой оказался в открытом море, совершенно беспомощный, а героиня осталась на берегу, обиженная и злая. Он сказал, это звучит хорошо, интересно, и я его поблагодарила. Уже потом, на обратном пути в город, он сказал: Только не обижайся, но почему он не смог с ней связаться и объяснить, что у него нет возможности сойти с корабля? В наше время продвинутых технологий и сотовой связи? Почему он не смог позвонить или отправить ей сообщение? Я сказала: Не знаю. Но почему-то не смог. Хорошо, сказал Джейсон, но ведь должна быть какая-то причина. Я ответила, что у меня есть структурные проблемы. Так сказать, с базовой комплектацией. Он заметил, что с комплектацией у меня все отлично. У меня потрясающая комплектация, и всем бы такую. Я сказала: Ха-ха, спасибо, у тебя тоже. (О Боже.)

Мне кажется, самое главное, чтобы был драйв, сказал он.

В чем? – спросила я.

В книге. Чтобы история мчалась на всех парах, вдавив педаль газа в пол, и читателю не было скучно. Писать книги, наверное, очень непросто, да? Хочется войти в работу, быстренько все закончить и поскорее выбраться на свежий воздух. Как когда я работал в ассенизаторской компании и мы чистили канализацию.

Я обдумала его слова и вдруг поняла, что это был лучший совет по писательскому мастерству, который я получила за многие годы. Может быть, за всю жизнь. Он подвез меня к маминому подъезду и предложил встретиться снова, пока я в Виннипеге. Выпьем где-нибудь кофе, сходим в кино или придумаем еще что-нибудь. Я сказала, что пока непонятно, долго ли я тут пробуду. Я не стала рассказывать ему об Эльфи. Он сказал: Ладно, будем на связи. Мы поцеловались. Я вошла в подъезд и помахала Джейсону на прощание сквозь тонированное стекло на двери. Я улыбнулась ему и еле слышно шепнула себе под нос наставление для себя же: Прекрати.

Я поднималась по лестнице, шагая через две ступеньки, твердила себе – прекрати, прекрати, прекрати – на каждом яростном шаге и вспоминала свой недавний разговор с одним приятелем из Торонто. Он говорил, что лет через десять стыд перестанут замалчивать. Стыд, так сказать, войдет в моду, его начнут обсуждать, не таясь, препарировать и изгонять. Я тогда возразила, что это бред: никакие публичные обсуждения не избавят нас от стыда, да и зачем от него избавляться? Стыд необходим человеку, потому что удерживает его от повторения постыдных поступков. Стыд заставляет нас просить прощения, искать

прощения, сопереживать ближним, чувствовать боль от ненависти к себе, которая побуждает некоторых из нас писать книги в тщетной попытке обрести искупление. И еще стыд способствует порче отношений (сказала я своему приятелю), а испорченные отношения – это источник, питающий книги, кино и театр, так что, конечно, давайте избавимся от стыда, но тогда распрощаемся и с искусством. Однако сейчас, поднимаясь по этим бетонным ступеням и прижимая ладони и пальцы к носу, чтобы проверить, не пахнет ли от меня сексом или моторным маслом, я мечтала о жизни без стыда.

Когда я вошла, мама сидела за ноутбуком и играла в Скрэббл с женщиной из Румынии с псевдонимом Убивца. Игры проходят на время, так что соображать надо быстро. Впрочем, мама на пару секунд оторвалась от экрана и сообщила мне, что завтра Ник едет в Испанию. Я кивнула. Я знаю.

Я пошла в свою комнату и загуглила, где купить препарат для эвтаназии в Испании. Поисковик выдал лишь несколько ссылок на инъекционную «Виагру». Потом я загуглила «эвтаназия для душевнобольных» и прочла, что в Швейцарии это законная практика, но к ней прибегают нечасто. В Швейцарии закон разрешает помогать человеку покончить с собой, если помощники не имеют никаких корыстных мотивов. Причем закон действует не только для граждан Швейцарии. Ага! Теперь понятно, почему Эльфи умоляла меня отвезти ее туда.