Все мы родом из родительского дома. Записки психоаналитика

Во-первых, получить удовольствие от свободы в чистом виде можно лишь в моменты покоя между эпизодами телесного возбуждения. Это не собственно телесные ощущения, а что-то неявное и неуловимое, в то время как проявление жестокости и ограничение свободы напрямую связаны с телесным возбуждением и чувственными переживаниями даже при отсутствии реального опыта; подобные ощущения часто присутствуют в сексуальных играх. Тем не менее даже те, кто предпочитает свободу, периодически испытывают непреодолимое желание оказаться в неволе и ощутить над собой контроль. С этим связаны определенные тайные мысли и предвосхищение телесных наслаждений, но самые неординарные исторические случаи отказа от свободы замалчиваются или находятся под грифом «секретно».

Во-вторых, опыт свободы изнуряет, и время от времени свободный ищет отдыха от ответственности, хочет оказаться под чьим-нибудь контролем. Есть одна шутка о современной школе. Ученик говорит: «Пожалуйста, скажите, должны ли мы сегодня заниматься тем, чем хотим?» Ответ должен быть такой: «Сегодня я буду решать, что ты будешь делать, ведь ты ребенок и еще слишком мал, чтобы нести ответственность за свои мысли и поступки». Но если бы этот вопрос задал взрослый, мы могли бы ответить: «Да, сэр, должны. Это и есть свобода!» Скорее всего, он захочет воспользоваться свободой и даже получит удовольствие – при условии, что сможет периодически отдыхать от нее.

Чтобы чувствовать себя свободными, необходимо знать критерии оценки свободы. Как мы поймем, что свободны, если не будем знать, что такое несвобода? Порабощение чернокожего населения Африки – свидетельство нашего якобы легкомысленного отношения к собственной свободе; то, что тема рабства всплывает в книгах, фильмах и песнях, говорит о нашем желании ощутить на контрасте, что мы свободны.

Для нашей цивилизации проблема свободы ассоциируется с проблемой рабства и отказом от него. Возможно, у Германии меньше опыта, чем у Великобритании и Америки и в том и в другом вопросе, что есть две стороны общего поведения. Иначе это отразилось бы на отношении немцев к таким личностным характеристикам, как жестокость и стремление устанавливать контроль, вызывая потребность насаждать жестокость и порабощать, как это делали американцы по отношению к чернокожему населению и продолжают делать, даруя освобождение.

Свобода – тяжкое бремя для всей личностной структуры; свободный человек несвободен от преследующих его мыслей. У него нет оправдания для злости или агрессивных чувств, кроме ненасытной жадности. Ему не у кого просить разрешения, чтобы делать то, что он хочет, – то есть ему неоткуда ждать спасения от терзающего безжалостного разума. Неудивительно, что люди боятся не только самой свободы, но даже мыслей о ней.

Выполнять чью-то волю гораздо легче, требуется лишь подчиняться и боготворить этого человека. На данный момент мы готовы слушаться мистера Черчилля и членов его кабинета, следовать их указаниям, и это значит, что мы очень устали от свободы и хотим побыть в зависимом положении. В торговле, например, правила и инструкции зачастую недоступны пониманию мелкого служащего. Сначала это его раздражает, затем делает подозрительным; многие вынуждены сдаться, либо ситуация сказывается на их психическом или физическом здоровье. То же самое происходит в других отраслях. Многие заслуживают подобной участи из-за глупости и жестокости, для них свобода важнее всего. Если свобода означает мир, а рабство подразумевает войну, все становится понятно – и намерения развязавшего войну очевидны. Периодически вступая в сражение, мы в конце концов научимся получать удовольствие от демократии и свободы.

Очень редко можно встретить человека, свободного в своих поступках и чувствах, который в состоянии нести ответственность за свои действия и мысли, не подвергаясь излишней фрустрации, то есть не подавляя возбуждение. Сдерживать и разрешать одинаково легко, если возложить ответственность за это на идеального лидера, но в результате мы получаем обедненную личность.

Поскольку свободу приходится насаждать тем, кто способен с ней совладать, провидец должен сначала оценить характеристики этой свободы и убедить людей, что она стоит того, чтобы за нее бороться и умереть. Так повторяется снова и снова, из поколения в поколение. Толпаддлские мученики завоевывали свободу для своего поколения, а не для профсоюзов всех времен. Любовь к свободе не порождает чувство свободы. И то, что, находясь в рабстве, человек живет мыслью о ней, не означает, что, получив освобождение, он полюбит саму свободу. Попробовав ее на вкус, люди оказываются во власти страха и ужаса, не имея представления о том, что делать со свободой. Затем они свыкаются с этим состоянием, то есть смиряются в большей или меньшей степени.