С Северского Донца доклад от атамана Зенобы о нахождении горючего камня — это копия послания в Разрядный приказ, переписанного по царскому распоряжению. Почему в Разрядный? Наверно, напутал атаман. Однако, Пётр Алексеевич дал понять подчинённым, что доносительства о любых находках должны быть до него доведены. А нам от этого новая забота — пора позаботиться об оборудовании для бурения. Хотя бы разведывательного на глубину в десяток метров. И людей к атаману послать за образцами, кои доставить в Котлас к нашим химикам.
Постепенно мы с Софи стали просматривать кучу бумаг скорее. Я действовал правой рукой, делая выписки, она левой переворачивала страницы, раскручивала и скручивала свитки, а информацию мы оба анализировали одну и ту же. Сами письма брали подряд по датам и нумеровали сквозным образом, соображая, как организовать архив. Тут ведь кроме писем нужно и ответы на них приложить, и отданные распоряжения под рукой оставить, чтобы не забыть спросить об исполнении.
Вообще-то я терпеть не могу бюрократию с её бесчисленными бумагами, но в нашем случае деваться некуда — пришлось заводить канцелярию. Не в смысле учреждения конторы, а чисто для себя и собственными силами. Зимой-то, когда реки встанут, можно будет привлечь мало-мальски грамотных людей, что зазимуют с нашими лодками на Кукуе. А пока человек писучий — редкость.
— А отвези меня на твой Муромский двор, — с такими словами нагрянул к нам Пётр Первый с Фёдором Пятым на плече и с Лизой Рисовальщицей под ручку. Ну ни дать, ни взять — семья собралась отдохнуть за городом.
— Сей момент, герр Питер, — отвяла от бумаг Софочка и, придавив их камнем — образцом медянистых песчаников, отворила окно и в рупор отдала распоряжения. — Не мешкай, государь! — повернулась она к самодержцу, — а то без тебя умчатся, кони застоявшиеся.
Шуточку Сонькину царь воспринял с улыбкой. Взглянул на то, как места в двух баржах деловито занимают сермяжники, а к третьей поспешают нянюшки с Чарликом и узлом детских одёжек. Когда мы подошли к судёнышкам, над казёнками дрожало марево от прогреваемых моторов. Оставалось только сесть и оттолкнуться от берега. Софи и Лиза — обе рослые и крепкие — взялись за вёсла и, подчиняясь командам капитана, вместе с двоими другими членами экипажа принялись выгребать в Яузу. Ещё две баржи неторопливо выполняли тот же маневр. Одна впереди, другая сзади. По берегу скакали конные семёновцы в своих лазоревых мундирах — видимо, эскорт прощался с нами. На замыкающей лоханке подняли сигнал готовности. Действительно, оттуда донёсся сдержанный звук работающего двигателя. Потом и наш мотор негромко заворчал. А там и передний запустился. Наш капитан поднял сигнал "Следую своим курсом", и мы шустро побежали к Москве-реке.
Пётр отдал сына Лизе и пробрался в рубку, где занял место рулевого. Одна из нянь разожгла спиртовку — варить деткам кашу. Вторая показывала мелюзге деревянные игрушки, сделанные искусными резчиками. Софи и рисовальщица принялись пощипывать струны гитар — я не понял, кто и когда их притащил. Хотя, видела же как Алексашка Меншиков — царский денщик — суетился у причала, но на борт приглашён не был. Мы неторопливо шли вниз по течению, поглядывая на берега и гадая, в какую сторону приведёт следующий загибон русла. До Коломны, где Москва-река впадает в Оку, не меньше десяти часов хода — до темноты не добежим. А насколько светлой окажется эта августовская ночь — да кто же скажет заранее?
— Луна нынче покажется через час после заката, — словно отвечая на так и не прозвучавший вопрос, сообщил моторист, выбравшийся в пассажирскую кабину и за чем-то забравшийся в рундук. — Коломну пройдём утром на зорьке. Через два часа повечеряем, а там и спать будет пора, гости дорогие.
— Членам экипажей заботиться об удобствах пассажиров, их довольстве и сытости. Но к порядку призывать, — продекларировал Пётр из рубки. — Сама сей артикул сочиняла, фрейлина Корн?
— Виновна, государь, — сверкнула улыбкой Сонька.
— Всё-то я понять никак не могу, отчего людишки твои, даже самого подлого сословия, столь ревностно служат тебе, хоть бы и безо всякого догляду. А мне или палкой гнать приходится, или на горло наступать. Вон Фёдор Юрьевич сколь ни доглядывал за тобой, а не уяснил. Ты не ведьма ли ненароком?
— Если слово "ведьма" выводить из понятия ведать, то истинно ведаю. Нет в этом тайны, и тебе она тоже известна. Что бы я тебе ни объяснила, ничего нового ты не услышишь, — попытался я уйти от неудобного разговора.
— Не зря ведь слух идёт, будто ты — профессор — умеешь объяснять доходчиво. Уж постарайся, растолкуй мне недогадливому, — и скалится насмешливо.