Все рушится

Она уселась на пол, вытянув перед собой ноги. Оконкво ел рассеянно. «Ей надо было родиться мальчиком», – подумал он, глядя на десятилетнюю дочь, и протянул ей кусочек рыбы.

– Ступай принеси мне холодной воды, – сказал он.

Эзинма, жуя рыбу, выскочила из хижины и вскоре вернулась с кружкой воды, которую набрала в большом глиняном кувшине, стоявшем в доме ее матери.

Оконкво принял кружку из ее рук и залпом выпил воду. Потом съел еще несколько ломтиков банана и отодвинул миску.

– Принеси мой мешок, – попросил он; Эзинма принесла мешок из козьей кожи, лежавший в дальнем углу хижины. Он стал шарить в нем в поисках табакерки. Мешок был глубоким, и ему пришлось засунуть руку на самое дно. Кроме табакерки там были и другие вещи, в том числе рог для вина и маленькая калебаса, которые стукались друг о друга, пока он искал табакерку. Найдя наконец, он вынул ее и, прежде чем высыпать щепотку табака на левую ладонь, несколько раз постучал ею о колено. Потом вспомнил, что не достал из мешка табачную ложечку. Снова обшарил мешок, нашел маленькую плоскую ложечку-лопатку из слоновой кости и на ней поднес к носу коричневую понюшку.

Эзинма взяла в одну руку миску, в другую – пустую кружку и вернулась к матери. «Ей надо было родиться мальчиком», – снова сказал себе Оконкво. Мысли его опять обратились к Икемефуне, и он задрожал. Придумать бы себе какую-нибудь работу, чтобы забыться. Но шел сезон передышки между сбором урожая и следующим сезоном посадки. Единственной работой, которой занимались мужчины в это время, было покрытие глиняных заборов усадьбы новыми пальмовыми ветвями. Но Оконкво уже ее выполнил. Он закончил ее в день нашествия саранчи; тогда он трудился по одну сторону стены, а Икемефуна и Нвойе – с другой.

«Когда это ты превратился в дрожащую старуху? – спросил себя Оконкво. – Ты, известный во всех девяти деревнях своим бесстрашием в войнах? Как может мужчина, убивший пятерых в сражении, развалиться на части из-за того, что прибавил к их числу мальчика? Оконкво, ты и впрямь стал бабой».

Вскочив на ноги, он повесил мешок на плечо и отправился навестить своего друга Обиерику.

Обиерика сидел в тени апельсинового дерева и вязал кровлю для крыши из листьев пальмы рафия. Обменявшись приветствием с Оконкво, он повел его в свой оби.

– Я сам собирался навестить тебя, когда покончу с этой кровлей, – сказал он, отряхивая песок, прилипший к ногам.

– Все ли у тебя хорошо? – осведомился Оконкво.

– Да, – ответил Обиерика. – Сегодня придет жених моей дочери, и я надеюсь, что мы решим вопрос о выкупе. Я хочу, чтобы ты присутствовал.

В этот момент в хижину вошел сын Обиерики Мадука, поприветствовав Оконкво, он собирался было уйти, но Оконкво сказал ему:

– Подойди, я хочу пожать тебе руку. То, как ты боролся на последних состязаниях, доставило мне большое удовольствие.

Мальчик улыбнулся, обменялся рукопожатием с Оконкво и ушел.

– Его ждут большие дела, – сказал Оконкво. – Если бы у меня был такой сын, как он, я был бы счастлив. А Нвойе меня беспокоит. Его можно перешибить миской толченого ямса. У меня больше надежд на двух его младших братьев. Но должен тебе сказать, Обиерика, что дети мои на меня не похожи. Где те молодые побеги, которые вырастут, когда погибнет старое банановое дерево? Если бы Эзинма была мальчиком, я бы не так беспокоился. Вот у нее правильный характер.

– Зря ты тревожишься, – ответил Обиерика. – Твои дети еще слишком малы.

– Нвойе достаточно взрослый, чтобы оплодотворить женщину. Я в его возрасте уже сам себя обеспечивал. Нет, друг, он уже не маленький. Цыпленка, из которого вырастет петух, можно узнать, как только он вылупился. Я сделал все, что мог, чтобы из Нвойе вырос мужчина, но в нем слишком много от матери.

«Слишком много от деда», – подумал Обиерика, но не сказал этого вслух. Однако эта мысль пришла в голову и самому Оконкве. Но он давно научился изгонять призрак отца. Как только воспоминания о слабости родителя-неудачника начинали его беспокоить, он гнал их, напоминая себе о собственной силе и собственном успехе. Так он поступил и теперь, обратившись мыслью к последнему проявлению своего мужества.

– Не понимаю, почему ты отказался пойти с нами, чтобы убить мальчика, – сказал он.

– Потому что не захотел, – резко ответил Обиерика. – У меня были другие дела.

– Ты говоришь так, будто сомневаешься в авторитете Оракула и его решении, что мальчик должен был умереть.

– Не сомневаюсь. С чего ты взял? Только Оракул не повелел ведь лично мне исполнить его наказ.

– Но кто-то же должен был исполнить его волю. Если бы все мы боялись пролить кровь, она не была бы исполнена. Как ты думаешь, что бы тогда сделал Оракул?

– Ты прекрасно знаешь, Оконкво, что я крови не боюсь, и если кто-то скажет обо мне такое, то он солжет. Но позволь мне кое-что сказать тебе, друг. На твоем месте я бы тоже остался дома. То, что ты сделал, не понравится богине земли. Именно за такие поступки она истребляет целые семьи.