Все в прошлом. Теория и практика публичной истории

В еще более сложном и утонченном, чем у Арабова и Драгунского, романе Александра Соболева «Грифоны охраняют лиру» (2020) дело «происходит в России 1950-х, но именно России, где победили белые, большевики изгнаны в Латвию и что-то оттуда мутят, где не было ни террора, ни Второй мировой войны и станции метро уютно пристроились среди неперестроенных московских скверов»[438]. В целом можно сказать, что альтернативная история «России без революций» на постсоветском пространстве превращается в реквием по несбывшемуся золотому XX веку, в литературу ностальгии

— и это было предвосхищено уже в повести Краснова «За чертополохом». Однако роман Соболева намечает другую, критическую версию развития жанра: к изображенному в нем «безреволюционному» обществу автор относится одновременно с иронией и сочувствием и использует «рамку» альтернативной истории прежде всего как основу для мысленных экспериментов по реализации «неслучившихся» возможностей русской культуры ХХ века. (Соболев известен в филологической среде как крупный знаток и исследователь модернистской поэзии.)

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА — «ТОЧКА СБОРКИ» ВООБРАЖАЕМОГО СООБЩЕСТВА ИЛИ БОЛЕВАЯ ТОЧКА?

«Пересмотр итогов Великой Отечественной войны» не приветствовался и в СССР, и потому, несмотря на наличие разветвленной традиции военной прозы, альтернативных версий исхода войны и послевоенного мира в отечественной фантастике практически не было. На Западе эти версии существовали во множестве — от оккупации Англии нацистами, как в пьесе Ноэля Коуарда «Peace in Our Time» (1946), до картин «разделенной» Америки, как в повести Сирила Корнблатта «Two Dooms» (1958) или уже упомянутом романе Дика. И если в текстах первых американских «ревизионистов» просматривается подспудный комплекс вины (почти во всех представленных текстах США страдают от последствий ядерной бомбардировки), то их британских коллег больше интересовала проблема коллаборационизма и внутренней готовности «благонамеренного гражданина» принять фашизм как воплощение силы и мнимого «порядка».

В России «альтернативная история Второй мировой» начинается в те же 1990-е с повести Андрея Лазарчука «Иное небо» (1993), впоследствии переработанной в роман «Все, способные держать оружие» (1997). Точка бифуркации здесь — успешная кампания нацистской армии в 1941 году и гибель самолета Гитлера в авиакатастрофе в 1942-м. В результате к власти приходит Геринг, чья политика по отношению к завоеванным территориям гораздо мягче. К 1991 году мир, по Лазарчуку, поделен между США и Британией, находящейся под их протекторатом, Японией, аннексировавшей материковый Китай, независимой Сибирью и Рейхом, который как государственное образование удерживается до 1991 года и разваливается в результате путча (явная отсылка к августовскому путчу в СССР). Борис Витенберг рассматривает повесть и написанный на ее основе роман Лазарчука как эстетический — но не идеологический — гибрид советского сериала «Семнадцать мгновений весны» (режиссер Татьяна Лиознова, 1973) и все того же «Человека в высоком замке».

Разделенная на Рейх и Сибирскую республику Россия (аналог разделенной Германии) является опорным конструктом альтернативного мира и у других авторов — равно как и постепенная конвергенция нацистского и советского режимов. В повести Сергея Абрамова[439]

«Тихий ангел пролетел» (1994) СССР капитулировал в 1942-м, в результате чего Рейх оккупировал его восточную часть, а после смерти Гитлера от инфаркта в 1952-м бывший СССР получает полную независимость, к власти в нем приходит национал-социалистическая партия, хотя и довольно сдержанная по сравнению с прежними временами, а Германия разворачивается лицом к «демократическому миру». Симптоматично, что текст несет опять-таки явно выраженное ностальгическое «послание»:

За последние лет, может быть, двадцать с гаком Москва стремительно выросла вверх; стеклянные, хрупкие на взгляд, о сорока и поболе этажах здания нагло обступили Бульварное кольцо, зеркальными золотыми окнами засматривались за Чистопрудный, за Рождественский, за Покровский, Страстной, Тверской и иные бульвары, но внутрь кольца опасливо не вступали, не получилось пока вторжения, муниципалитет стойко берег архитектурную девственность древнего центра и землей там особо не торговал. <…> А немалую часть муниципальных денежек рачительно тратил на реставрацию древних стен, например…

Иначе говоря, национал-социалистический режим становится прежде всего защитником старины и гарантом «органического» развития России.