Все загадки мировой истории

В июле 1778 года Орлов с молодой женой уехали из Петербурга в свадебное путешествие, кажется, в Швейцарию. Но потом весьма быстро возвратились. Отголосок этого события остался в прелестных стихах, сочиненных молодой графиней и ставших тогда такими модными:

Мне всякий крайС тобою рай.Любимый мой,И я с тобой».

Царское Село. Шесть часов утра.

Императрица встает с постели. Она в хорошем настроении. Она напевает: «Мне всякий край с тобою рай. Любимый мой, вот я с тобой».

Входит заспанная служанка Катерина Ивановна.

– Заспалась, прости Христа ради, матушка.

– Ох, Катерина Ивановна, вот выйдешь замуж, вспомнишь мою доброту, – добродушно ворчит Екатерина, – муж-то с тобой возиться не станет. Муж тебя…

Как большинство женщин, прислуживающих Екатерине, Катерина Ивановна не выйдет замуж. Екатерина не любила новых слуг.

Так и старились служанки рядом с императрицей.

В комнате появляется Марья Саввишна. Екатерина, напевая, трет щеки льдом:

Желанья наши совершились,И все напасти уж прошли,С тобой навек соединились,Счастливы дни теперь пришли.

И поясняет Марье Саввишне:

– Жены Григория Орлова сочинение. Очаровательное!.. В Швейцарии сочинила. Посещение сих мест поэтический дар пробудило.

Пока императрица моется и совершает туалет, Марья Саввишна приступает к исполнению своей главной роли – сообщает последние сплетни:

– Странный Гришка-то вернулся из-за границы… Намедни князь Щербатов у него гостил. Стол, говорит, стал совсем скромный.

Никуда с женой не выходят, в доме сидят… А на камзоле у Гришки теперь ничего не нашито – ни серебра, ни золота.

– А прежде был отменный франт, – улыбается императрица.

– Только с женой лижется целый день. Да говорят, она у него после возвращения из-за границы кашлять начала. Дохтура боятся – чахотка откроется.

– Да-да, печально, –   равнодушно говорит императрица, –   уже слыхивала. Григорий Григорьевич просит меня разрешить ему вновь за границу уехать на воды. Лечить бедную женщину… Только вернулся – и на воды просится. – Она усмехнулась. – Скажи, Марья Саввишна, что делают с любимой иконой, когда она устарела?

– Сжигают, наверное, матушка…

– Эх ты. Даром в России рождена, а обычаев русских не знаешь…

Икону, у которой лик сошел, на воду спускают. Так что пускай князь с супругой опять за границу едет. На воды. – И, обтирая лицо поданным полотенцем, императрица напевает:

С тобой навек соединились,

Счастливы дни теперь пришли.

Царское Село. Девять часов пятнадцать минут утра.

В кабинете Екатерина слушает ежедневный доклад князя Вяземского.

– Заслуживает внимания, Ваше величество, перехваченное сообщение прусского посланника о том, что, по слухам, некая княжна Тараканова, якобы дочь покойной императрицы, содержится в заточении в Петропавловской крепости.

– Уму непостижимо, – говорит Екатерина. – Присягу у людей берем, на Евангелии клясться заставляем, и буквально на третьи сутки вся Европа знает…

– Длинные языки, Ваше величество. Даже поговорка у нас есть: длинный язык до Киева доведет.

– А надо, чтоб до Шлиссельбурга. Да почаще. Порядка в стране больше будет.

– Но новость сия не столь уж печальна. Ибо точно они ничего не знают. Из того же донесения явствует, что они считают княжну Тараканову и покойную «известную женщину», захваченную графом Алексеем Орловым, одним и тем же лицом. Цитирую, Ваше величество: «По распространившимся в Петербурге слухам, княжна Тараканова, захваченная графом Орловым в Италии и увезенная на корабле в Россию, не умерла, а продолжает находиться в заточении в Петропавловской крепости».

Екатерина заходила по комнате.

«Батюшки родные! Они соединились! И эта, вторая, отдала покойной каналье свое имя… И никто никогда не различит… не поймет, кто есть кто! Ваше величество, вы создали новый персонаж в этой забавной пьесе, и, клянусь, это не худшее ваше сочинение».

– Какие еще новости? – обратилась она к Вяземскому.

– В Санкт-Петербурге ожидают большое наводнение.

И опять задумалась Екатерина. И опять заходила по комнате.

– Вода, Александр Алексеевич, наверняка затопит Петропавловскую крепость. Так что сегодня же переведите ту женщину в безопасное место – в Шлиссельбургскую крепость. В ту камеру, где сидел когда-то несчастный Иоанн Антонович. Нам лишние жертвы не нужны…

– Милосердие Вашего величества спасает жизнь этой несчастной. И тем не менее я подумал… Никто не должен знать, что ее перевели. Пусть считают, что она погибла во время наводнения.

«Одно удовольствие с ним работать, читает, читает мысли».

– Так будет лучше для державы. Ибо следует побыстрее расстаться с этой тенью, могущей многих ввести в ненужный соблазн. Да и для нее самой… Уверен, известия о гибели этой женщины навсегда обеспечат ей спокойное существование в Шлиссельбургской крепости до конца ее дней.

Екатерина ничего не ответила, только приказала: