Всей мощью огня

И действительно, марш в дивизионе был организован образцово. Батареи своевременно проходили контрольные рубежи. Строжайше соблюдалась светомаскировка. За несколько часов я ни разу не увидел зажженной спички или хотя бы тусклого луча карманного фонарика. Придержав своего коня Приятеля, я дождался Почтаренко.

— Побываю в батареях, — предупредил командира дивизиона. — Если что, ищите в седьмой.

Мимо меня в кромешной тьме двигались тягачи с орудиями, автомашины, повозки. Глухо и натужно гудели двигатели.

— Товарищ капитан, загляните к нам, — неожиданно окликнул кто-то из темноты.

И тут же ко мне подъехал командир восьмой батареи старший лейтенант Владимир Борисович Муратов:

— По Приятелю узнал вас. Ничего не скажешь, знатный конек! Могу горячим чайком попотчевать. Хотите? В термосе еще есть.

— Не откажусь, спасибо.

Отхлебывая из походных пластмассовых стаканчиков душистый чай, мы ехали шагом и негромко разговаривали. Мне нравился Владимир Борисович. И как командир, и как человек. Было в нем что-то по-юношески открытое, подкупающее.

Муратову недавно исполнилось двадцать. Закончил восемь классов средней школы, а затем ускоренный двухгодичный курс артиллерийского училища, войну начал на Южном фронте. В ноябре сорок первого в Сумской области попал в окружение. Почти три месяца с группой товарищей партизанил во вражеском тылу. Именно тогда и появилась у Муратова первая седина на висках.

— На всю жизнь запомню я это время, — рассказывал он. — И, поверьте, не потому, что смерть подстерегала на каждом шагу. Самое страшное заключалось в другом: в полной оторванности от своих. Радиостанции не было. И с людьми без особой надобности старались не встречаться. А если и встретишь кого, то информация самая противоречивая поступает. Пробиваемся постепенно на восток, а где сейчас линия фронта проходит, не знаем.

Только в начале февраля 1942 года удалось группе, в составе которой был Муратов, выйти к своим. Измученные, голодные, в изодранном летнем обмундировании, но с документами и с оружием в руках. Буквально тут же заняли свое место в общем строю. И не было ни у кого из них какой-то другой мечты…

Две ночи мы были в пути. К утру 23 октября 80-й артиллерийский полк сосредоточился в лесу на левом берегу Дона напротив хутора Мело-Клетский. И сразу же началась напряженная работа. Мне почему-то подумалось, что это и есть тот рубеж, с которого начнется наступление на нашем участке.

Так оно и оказалось. Вскоре из вышестоящих штабов, от соседей начали поступать данные о своих частях, о противнике, и мы засели за расчеты. Словом, штаб в эти дни напоминал своеобразный вычислительный центр, а сотрудники штаба — математиков.

Не раз вспоминался мне один случай, связанный со школьными годами. Учился я тогда в девятом классе. Дела в основном шли неплохо, успевал по всем предметам. Но вот однажды поленился и получил «неуд» по математике. Учитель наш, Сергей Алексеевич Сникин, не стал отчитывать меня при всех, но после уроков попросил задержаться в классе. Пристально глядя на меня сквозь толстые стекла очков, он спросил:

— Слышал я, Ковтунов, что мечтаете стать артиллерийским командиром. Это правда?

— Правда, Сергей Алексеевич.

— Что ж, стремление похвальное. Но знаете ли вы, что артиллерийская наука — это прежде всего математика?

Я сидел за партой, низко опустив голову. Что можно было сказать в свое оправдание? А Сергей Алексеевич тем временем продолжал:

— Быть может, сейчас формулы, которые написаны на доске, кажутся вам скучными, ненужными. Но они — основа всему. Не зная их, не одолеете высшую математику, а без нее нет артиллериста. То есть зарядить орудие и выстрелить из него вы, разумеется, сможете, но точно поразить цель — и не мечтайте.

Недолго продолжался наш разговор. Тем не менее крепко запомнились мне слова учителя. И не просто запомнились, а заставили с иных позиций взглянуть на планы о будущем. Я стал серьезнее относиться к занятиям и на выпускных экзаменах по математике, как и по другим предметам, получил отличные оценки.

Потом не раз имел возможность убедиться в том, что артиллерийская наука — это прежде всего математика, и в училище, и во время последующих жарких боев с фашистами. А в эти дни, когда штаб полка начал непосредственную подготовку к контрнаступлению под Сталинградом, эта фраза, сказанная школьным учителем, вспоминалась особенно часто.

Одна за другой заполнялись бесчисленные таблицы, развешанные по стенам, разложенные на столах. Цифры убедительно подсказывали, сколько боеприпасов и куда еще надо подвезти, сколько целей может обстрелять та или иная батарея с основной и запасных позиций, какое время потребуется для перемещения подразделений на рубежи, которые сегодня находятся еще на территории, занятой противником. Прикинуть по карте, попытаться рассмотреть этот район и дороги, ведущие к нему, в стереотрубу. Поговорить с разведчиками стрелковых частей, которые, быть может, именно здесь ходили в тыл противника за «языком»…