В неглубокой промоине, спускавшейся к самой воде, мы со Шляпиным устроили временный командный пункт. Временный потому, что и Геннадию Фадеевичу, и мне предстояло переправляться на противоположный берег вместе со всеми и уже оттуда руководить боем.
Все это было впереди. А пока бойцы, не теряя даром ни Одной минуты, готовили переправочные средства. В ход шло все, что могло держаться на воде. Из стволов деревьев сооружались плоты и плотики. Те, что покрупней, предполагалось использовать для орудий и минометов. Те, что помельче, должны были принять на себя пулеметные расчеты, личный состав, радиостанции. К тем плотам, которые предназначались для пушек, дополнительно крепились пустые металлические бочки из-под бензина, канистры.
Может показаться удивительным, но, несмотря на трудный ночной марш, невзирая на то, что впереди ждал бой, работа шла весело. То здесь, то там слышались шутки.
— Хлопцы, — начинал кто-то, — у кого из вас утюг есть?
— Это еще зачем? Он любой плот ко дну утащит.
— А если красноармеец Вилка мырнет, чем ему на том берегу брюки и гимнастерку гладить будем? Он же у нас такой франт, каких в целом свете не сыщешь!
— Так я, ребята, плавать вообще не умею, — отшучивался Вилка. — Уж коли мырну, как говорите, то ни утюга, ни брюк глаженых мне не потребуется.
В самый разгар работ неизвестно откуда, словно из-под земли, появился высокий худой старик. И тут же без промедления начал стыдить бойцов:
— Что же вы делаете? Зачем деревья рубите? А ну, сказывайте, где тут у вас самый главный начальник?
Его привели на наш временный командный пункт.
— Ты откуда тут взялся, отец? — уставился на него гвардии майор Шляпин. — Кто такой? Чего шумишь? Или не рад, что Красная Армия пришла?
— Про Красную Армию такого не говорил, — нахмурился старик. — Считай, три года ждали, как ты еще некого не ждал. А шумлю потому, что не то делаете, что надобно.
— Эта как же понимать? — прищурился Шляпин.
— Ты скажи, — продолжал старик, — где это видано, чтобы из сырых бревен плоты вязать? Много ли они поднимут?
— Так где же тут возьмешь сухие?
— А ты прикажи своим ребятам мою сторожку, мою баньку разобрать. Вот они туточки, совсем близко, в лесу.
— Мы разберем, а ты как, отец, жить будешь?
— Про меня не тужите. Все равно в землянке дни коротаю. Там спокойней. Если до вашего прихода дожил, то теперь и подавно выдюжу. Да и жизня-то моя, считай, прошла. А мальцам, которых ты на сырой осине переправлять собираешься, еще жить да жить. Так что не сомневайся, командир, разбирай мои хоромы.
Ничево не ответил старику Геннадий Фадеевич. Подошел он к вашему нежданному гостю, крепко обнял и трижды поцеловал его.
Когда приготовления к переправе подходили к концу, меня отозвал в сторону майор Н. И. Махалев:
— Хорошо бы, Георгий Никитович, перед боем партийное собрание провести.
— Так. времени-то осталось всего ничего.
— А мы накоротке, по-фронтовому.
— Тогда без долгих рассуждений собирай коммунистов, замполит. Я сейчас тоже приду.
Буквально через несколько минут Николай Иванович открыл собрание. Оно проходило под деревьями на опушке просторной, покрытой яркой травой поляны. Слушал я политработника и внимательно всматривался в лица людей, которым предстояло вскоре окунуться в огненную купель. И не просто окунуться самим, а повести за собой остальных. Не сомневаюсь, что каждый из коммунистов прекрасно понимал это. Но в коротких выступлениях речь шла не об опасности, не о риске, а о том, что и как надо делать во время переправы, что требуется для выполнения поставленной задачи.
Резолюция, которую приняло собрание, была очень короткой и состояла фактически из одного пункта, который гласил: «Коммунистам мужественно, бесстрашно и самоотверженно выполнять приказ. Быть первыми на левом берегу. Вперед к полной победе над врагом! Смерть немецким оккупантам!»
Сразу же после собрания я возвратился к Шляпину. Он внимательно рассматривал в бинокль противоположный берег.
— Что нового? — поинтересовался я.
— Да, в сущности, ничего. Все так же, как и прежде. Часовые прогуливаются у моста взад и вперед. В окопах никакого оживления не наблюдается. Слава богу, пока, кажется, не унюхали нас фашисты. Теперь и не унюхают. Через семь минут начинаем.
Точно в назначенный срок наши дивизионы открыли огонь. Над вражескими траншеями поднялись черные столбы земли. А в траншеях заметались, забегали вражеские солдаты. Чувствовалось, что они никак не могли понять, кто и откуда стреляет. По направлению к понтонному мосту двинулись бойцы стрелкового батальона.
В нашем краю тоже ожил лес. Красноармейцы, сержанты и офицеры быстро сбрасывали маскировку с подготовленных переправочных средств. Дружно подхватив илоты, тащили их к реке, тут же спускали на воду, грузили имущество, состоявшее, главным образом, из ящиков с боеприпасами. Чуть в стороне артиллеристы закатывали на бревенчатые плоты пушки. Споро, без суеты, словно каждый день приходилось выполнять такую работу, трудились расчеты.