Всемирная выставка в Петербурге

— Не исчезну. Мне некуда деться... Да, вот мундир ещё забери. Надоело военным рядиться, – сказал Михаил, оставаясь в рубахе. – Тепло вроде нынче.

Они договорились встретиться у Вариной казармы ближе к ночи и расстались.

Миша двинулся на бывшую квартиру. Оставшись один, он испытал некоторое облегчение. Посвещать невесту в тайну золотого крестика не хотелось.

***

За вещами матери Скороходова ожидаемо не пустила: сказала, что все они уже «разошлись по добрым людям». В надежде на совесть бывших соседей Михаил всё же дождался одного из них возле дома. Это был Колька Сапожников: он тоже работал на стройке, и тоже отделочником, только в другой бригаде. Собственно, при помощи Коржова и он эту работу и получил. Теперь Колька отдал свой долг: от него Мише стало известно, кто присвоил тулуп: его новой владелицей считала себя немолодая мотальщица, обитавшая на соседних нарах.

– А сам-то где так долго пропадал? – спросил Сапожников. – Я думал, что тебя арестовали.

– И на стройке так сказал? – спросил Коржов.

– Нет, на стройке ни-ни! Я ж не враг тебе! Сказал, что ты в запое. Они поняли.

– Не уволили?

– Не знаю, если честно.

– А мотальщицу ту можешь мне позвать? Чтобы вышла и тулуп с собой взяла? Скажи, я добрый, – попросил коллегу Миша. – А где пропадал, я потом расскажу. Долго очень.

Колька согласился, и вскоре на улице показалась бывшая соседка с материным сокровищем в руках. Узнав, что Ольга Саввишна жива, она несколько устыдилась и позволила Коржову вытащить из подкладки то, что он назвал семейной реликвией. Правда, увидев, что в тулупе было золото, мотальщица заметно огорчилась и сказала, что самой одежды уж не отдаст — заберёт в вознаграждение за честность. На вопрос, в чём же теперь Ольга Саввишна будет ходить зимой, она упорно повторяла, что другая на её месте не только оставила бы себе крестик, но и разговаривать с нигилистом бы погнушалась. Сговорились в итоге на том, что в обмен на тулуп и на все вещи матери, которыми, как выяснилось, мотальщица тоже уже успела завладеть, Коржов символически возьмёт с неё пять рублей — и не будет больше возвращаться к Скороходовой.

«Ладно, — подумал Миша разглядывая украшенный разноцветной эмалью крестик по пути к станции «метрополитена». — К зиме уж царём стану. Тогда матери куплю соболью шубу».

С обратной стороны крестика и в самом деле обнаружились царские знаки: герб Романовых — крылатый лев со щитом и мечом — и увенчанные шапками Мономаха инициалы «М» и «А». Обозначали они, разумеется, Александра II Освободителя и основателя династии Михаила Фёдоровича, избранного на царство, как всем известно, Земским собором и правившего в постоянном совете с ним же. Коржову подумалось, что в совпадении его имени с именем того, кто уж вывел страну из смуты почти триста лет назад есть некий знак. В тот раз народ взял царя из бояр, не решился посадить на трон, к примеру, Минина. А теперь сам Бог решил послать людям царя из самого чёрного люда — знакомого с нуждой, не боящегося тяжёлой работы, сочувствующего фабричному человеку, и при этом полностью законного. Династия Романовых не удалась: забыла о народе, онемечилась, потакала буржуям, избаловала дворян. Вот почему Господь отказал ей в своём дальнейшем благословении! Он позволил истребить эту семью для того, чтобы начать её заново. Начать с него, с нового Михаила Романова...

Миша уже был готов сравнить себя с Ноем, а Петропавловскую трагедию с великим потопом, когда краем глаза заметил какого-то типа в потасканном сюртуке: тот приблизился сбоку к Коржову и вдруг сделал резкий выпад, словно дёрнулся за крестиком. Миша успел сжать руку с реликвией в кулак. Через мгновение по ней хлопнула рука незнакомца:

— Сколько лет, сколько зим, Пётр Петрович! — послышался радостный голос.

— Вы, сударь, обознались, — сказал Миша.

Незнакомец сделал расстроенное лицо, забормотал извинения и вскоре остался далеко позади. Минуту спустя Коржов оглянулся и заметил, что тот всё ещё стоит на месте их встречи. Филёр или просто воришка? А может, показалось? Мог же в самом деле обознаться человек...

На всякий случай крестик Михаил надел на шею и решил не доставать его без надобности.

...Поезд «метрополитена» только что ушёл, так что нового пришлось ждать минут десять. Больше обокрасть Коржова, к счастью, не пытались. Дождавшись поезда, он благополучно доехал до «Клейнмихельской», думая дорогой попеременно то о Варе, то о маме, то об энэмах, то о многострадальном народе русском. Выходило, что перед каждым из этих лиц Миша был в долгу, и за отдачу которого долга ему браться первым, решить было сложно. Наконец, он увидел за окнами Симоновские казармы и, собравшись выходить, перебрался поближе к дверям вагона... возле которых нос к носу столкнулся всё с тем же субъектом в потасканном сюртуке! Тот, встретившись взглядом с Михаилом, округлил глаза, но не дёрнул ни единым мускулом лица.

— Вы, что, за мной следите? — напрямик спросил Коржов.

— Слежу? — Удивился филёр. — Да вы что, уважаемый?! Не имею чести даже быть знакомым! Обознались-с!