Всемирная выставка в Петербурге

Час спустя Миша мчался по улице, не разбирая дороги. Сквозь пелену слёз полузнакомые улицы, и без того выглядящие странно в темноте, кое-где прорезанной светом яблочковских ламп, и вовсе неузнаваемыми. Впрочем, для Коржова это не имело значения. Что вообще теперь могло иметь значение?!..

Проклятые энэмы! Это всё из-за них! Эти чёртовы баре, которым почему-то не жилось их барской жизнью, просто взяли и разрушили его — простую, рабочую, но единственную и до встречи с ними почти счастливую! Они сделали Мишу нелегальным, превратили его в вечную мишень для синемундирных, лишили жилья и работы! Они спутали все его мысли, отобрали душевное равновесие, украли лад с самим собой, который был, своими россказнями о царском происхождении! Правдивые эти россказни или нет... Да какая разница!? В любом случае он предпочёл бы до самой смерти считать себя сыном своих родителей — и наплевать, в Петропавловской крепости или в сточной канаве они его подобрали! Но теперь нет и их! Проклятые энэмы убили его мать, единственного родного человека! Она ведь была полностью здорова! И работала не хуже молодой! Могла бы преспокойно дождаться внуков, а то и правнуков! Она должна была переехать вместе с Мишей и Варей в отдельную комнату, должна была гулять на их свадьбе, должна была радоваться их детям!.. Ничего теперь не будет. Всё бессмысленно. Эти бесы всё отняли! При этом они ещё врали! И прямо в лицо Мише! Рассказывали про какие-то другие организации, уверяли... Каким же болваном он был, что им верил!

За что, ну за что же?!

И как так случилось вообще?! Ведь она поправлялась! Говорила, скоро выпишут! И вот...

Теперь Миша даже не может похоронить её по-человечески. Если он явится в больницу за телом, то сразу же загремит в тюрьму. Можно биться об заклад, что полицейская засада в больничном морге давно уже наготове. В результате бедной мамочке придётся упокоиться в безымянной могиле, словно нищей, умершей в ночлежке...

От этой последней мысли Коржову стало особенно больно. Что есть силы он ударил кулаком по первой подвернувшейся вещи — афишной тумбе. Тумба не шелохнулась. Рука заболела, но легче не сделалось. В электротеатре «Живая фотография» на Невском проспекте завтра ожидался показ фильмов «Отбытие поезда с Николаевского вокзала» и «Крестный ход на Пасху в Курской губернии». Мать Коржова не была в кинематографе. И уже не побывает никогда...

В довершение ко всему ещё и дождь пошёл — как будто бы на небе кто-то решил, что для Коржова слишком жирно будет оставлять ещё возможность выспаться на скамейке!

Куда теперь идти? В ночлежный дом?

Оглядевшись вокруг, Миша сообразил, что он снова двигался в направлении Голодая. В голову не пришло ничего лучше, как вернуться туда и опять залезть в одну из кабин колеса обозрения — у нее, по крайней мере, крыша есть. Ночью на стройке, конечно, стоит охрана, но её совсем немного, да и места расположения Коржову известны.

Дороги до стройки оставалось всего полчаса, но и та не прошла спокойно: дважды Михаила окликали полицейские. Он поймал себя на том, как оба раза механически схватился за висящий под рубахой золотой крест — последнее, что осталось от матери, единственная ценная вещь, символ всех последних злоключений и при этом объект поисков Охранки. Наверное, рано или поздно Коржова всё равно схватят. И тогда будет лучше, если этой золотой диковинки с ним не будет — это оставляет хоть какую-то возможность доказать свою непричастность ко всей этой галиматье...

Рассудив так, прежде, чем идти на колесо, Михаил пробрался в Павильон Нефти. Он помнил, как жандармы перепортили тут пол, крича о том, что под его досками якобы можно что-то спрятать. Что ж, под полом, так под полом! Ночь была лунная, так что ориентироваться внутри павильона можно было и не зажигая света. На которую половицу падает свет из-под бороды витражного Менделеева, Коржов прекрасно помнил. Он поднял её, положил в образовавшуюся полость свою реликвию и аккуратно замаскировал следы вторжения.

А затем побрёл на колесо — третий раз за день.

Глава 27, В которой Венедикт сначала думает, что всё пропало, но потом наполняется новым энтузиазмом.