Всемирный разум

Психологи называют стремление привносить в воспоминания несуществующие детали и подробности конфабуляцией ( confabulation) . Мозг хочет видеть мир целостным. В нем не должно быть пустот, даже если окружающее придется «доработать». Чтобы подтвердить эту закономерность, Роджер Сперри (Roger Sperry) и Майкл Газзанига (Michael Gazzaniga) провели серию очаровательных экспериментов с людьми, у которых нарушена связь между левым и правым полушариями мозга. Короткие команды – «потереть», «посмеяться» и «пойти» – вспыхивали перед левым глазом подопытных, который связан с правым полушарием. И оно побуждало тело выполнить заданное действие. Однако левое полушарие, совершенно выключенное из происходящего, понятия не имело о том, почему

следует выполнить некое действие. Поэтому ему требовалось изыскать объяснительную причину! И когда, например, одного пациента спросили, почему он куда-то двинулся, тот ответил, что пошел взять питье из холодильника [158] . Ответ был правдивым, но фактически – придуманным.

Мозгу нужно, чтобы все было внутренне согласованным. Искусственно созданное, «синтезированное» воспоминание (synthetic memory) о землетрясении неизбежно будет содержать в себе привнесенные воображением, но правдоподобные детали – и, как следствие, соответствующие функциональные нейронные связи. Раскачивающиеся уличные фонари, объятые ужасом случайные прохожие… Если в сознании получателя информации возникнет нечто вроде фильма-катастрофы – тем лучше.

Сочувствие

Когда мы встретились в третий раз, Виктория пригласила меня к себе домой, и мы провели оставшуюся часть вечера, беседуя о том, о сем в ее квартире. Женщина была невероятно привлекательна со всех точек зрения: прекрасная внешность, ум, обеспеченность. А я все еще нуждался в ощущении внутреннего контакта. Хотя был уже не таким пугливым, как до участия в семинаре: окситоцина у меня прибавилось, и это потихоньку растворяло опасения относительно глухоты и маленького роста

. Однако я по-прежнему не чувствовал тока той энергии, которая могла бы сблизить нас. Наши умы уже тянулись друг к другу, а сердца – пока еще нет.

После того как мы мило поболтали, она отвезла меня обратно в студенческий городок Галладетского университета. Была холодная звездная ночь середины марта. И я решился заговорить откровенно. Я хочу, чтобы мы сблизились, сказал я ей. Что мне для этого сделать? Что вы цените в мужчине?

Этот вопрос побудил ее стать откровеннее. «Ум, – проговорила она. – Чувство юмора. Любопытство к окружающему». Она сделала паузу. «Я знаю, это все кажется таким банальным. Каждая из нас хочет, чтобы рядом с ней был кто-то неглупый, но не зануда. Но когда-то давно я встречалась с парнем, который волновался, как бы не задеть кого-то из тех, кто ему еще даже не встретился, а меня он вечно критиковал. Мне было очень тяжело из-за этого. Поэтому важнее всего для меня сочувствие».

Верно, так и должно быть. Она дала мне ключ. Сочувствие.

Во время второго моего участия в семинаре я видел одну очень привлекательную женщину – отлично сложена, каждый мускул играет, длинные волосы, грация львицы. Я бросил на нее взгляд и сдрейфил, подумав, что такая, как она, едва ли найдет меня интересным и стоящим знакомства. В какой-то момент она обратилась сразу ко все нам и сказала, что она – профессиональная культуристка. Поэтому, добавила она, все думают, что у нее великолепная фигура. Однако на соревнованиях внешность участников оценивают безжалостно. Малейший недостаток рассматривается как изъян. Поэтому она постоянно глядит на себя с критической точки зрения, испытывая на свой счет не меньше сомнений, чем любая из женщин.

Меня тронула такая искренность. Эта дама приоткрыла нам свою внутреннюю жизнь, не пряча свои сомнения и страхи. И теперь я видел в ней не только отличное мускулистое тело. Поначалу мне показалось странным, что человек, столь физически привлекательный и внешне совершенно неуязвимый, нуждается в обычном сочувствии. Ей требовалось сочувствие, которое помогает тому, на кого оно обращено, тянуться вверх. Кстати, именно это и было содержанием семинара. Я наслушался там полных щемящей тоски рассказов об алкоголизме и родителях-наркоманах. Но я услышал и немало историй, полных радости и любопытства к жизни, повествований о том, как кто-то встретил будущего супруга или супругу, как выросли дети, и о благополучии, наступившем после многих лет нужды и лишений. Люди раскрывались, и через некоторое время я почувствовал себя как тот наблюдатель с обложки New Yorker , который в подземке следит за мыслями соседей по вагону. Я учился ощущать это всеобщее сочувствие, окружающее каждого. Да, во всех обстоятельствах обычной жизни такое вряд ли получится. Но я убедился, что это возможно в принципе – если только у тебя окажется достаточно терпения, чтобы слушать и не торопить говорящего.