– Меня зовут Францишек Элиас.
– Ну дальше! Не останавливайся!
– Я сын Антона Элиаса.
– Дальше, дальше, дальше!
– Я был смертельно ранен в битве с войсками Саранчи и вытек из обложенного Замка через сеть. Я посттрансферная личность, и я…
– Выдави это из себя в конце концов! (Скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи, скажи…)
– Боже, Генри! Я грёбаный отец.
Меня сминают небо и земля, воздух и огонь, сейчас даже эфир весит миллион тонн. Глупая улыбка пропадает с моего лица, стёртая в порошок обретённой сознательностью. Лишь одна мысль остаётся в голове, и одна цель, которая заменяет все фальшивые цели: я должен выбраться отсюда. Сейчас же, сейчас же, сейчас же.
Сейчас же.
2. Сквозняк
Что-то грохнуло за окном, из балконной двери посыпалось стекло. Это странно, но Живия не бросилась сразу убирать создавшийся бардак. Она пошла в ванную, покопалась возле стиральной машины и лишь потом наклонилась с совком над разбитым стеклом.
Я не могу поднять голову и присмотреться, но даже через катаракту камеры вижу, что она собирает обломки голыми руками, разрезая искусственную кожу и шатаясь как аутистический ребёнок. Что-то говорит сама себе. Я никогда раньше не слышал, чтобы она говорила вслух – раньше Живия пересылала слова исключительно через инфор квартиры. Звук, издаваемый синтетическим ртом, напоминает скрип замковых ставней; неиспользуемый речевой аппарат подводит.
Генри рецитирует фрагмент сообщения с Вересковых пустошей, который касался туннельщика «
– Какой сегодня день недели? – спрашиваю я у Живии, чтобы вырвать её из ступора.
– Суббота, – громко отвечает она и встает на ноги. Колени и ладони все в крови.
– Ты поранилась, тебе стоит быть внимательнее.
– Нам стоит быть внимательнее, Карл, – она тяжело садится на стул и замирает.
Замирает. Мать твою! Мне плевать на её искусственную кровь, но если во время драки её серьёзно ранили или у неё закончилось топливо, то я останусь здесь навсегда. Я ещё не понял, почему человек, который живёт в такой норе, имеет в собственности андроида и сложную автоматику для жизнеобеспечения. И как произошло так, что он занимал место недалеко от Источника, на краю срединного куба Вересковых пустошей. Но знаю одно. Карл, этот сдыхающий инвалид, не кто иной как Радужный Ворон. Я все проверил по его логинам, покопался немного в общей, невероятно сложной памяти. Надя, должно быть, специально в него целилась – или наоборот, в него трудно было не попасть.
Не делай этого со мной, Живия!
Я задыхаюсь от злости. Не прощу интенданту, что она организовала мне такой конец. Переход был неожиданно мягким: от пошарпанного френами, развалившегося тела до рахитного истлевшего создания по имени Карл. Парню не хватает мышц, части костной системы и многих внутренних органов. Какое-то паскудство привело к тому, что он практически исчез из этого мира. Если я не ошибаюсь, ниже пояса синеватые куски, остатки туловища держатся на лоскутах кожи. Запавший живот и грудная клетка функционируют исключительно благодаря помощи аппаратуры. Чёрные змейки проводов питания входят в худое тело, опутывают его тесными объятиями и пульсируют механической жизнью вместо уничтоженных органов. Я был трупом в Замке, являюсь им и сейчас, отдан на милость и немилость тупого андроида. Что с того, что аид оказался вместительным и стабильным? Проснись, Живия!
– Ты не должен осуждать Надю.
Отстань, Генри.
Я знаю, что она не могла предвидеть всего, когда посылала меня наружу. К тому же до сих пор существует шанс, что мой новый-старый мозг будет вырезан из прогнившего черепа, защищён в колыбели и перенесён в новый носитель. (Оптимизм колыбельщика.) Я бы тогда приказал сделать себе пластическую операцию, чтобы напоминать предыдущее воплощение; уберёг бы детей от когнитивного шока, и, возможно, они бы снова увидели во мне отца.
Я не могу выдержать внутренней пустоты, чёрной дыры отсутствия информации, этого чёртового осознания: я не знаю, что с ними происходит. У меня нет доступа ни к одному сервису, мне не хватает паролей и локального сервера.