Всеволод Большое Гнездо из рода Мономаха. Византийские уроки Владимирской Руси

Во второй половине X в. появляются принципиально иные произведения, основанные целиком на личном опыте своих создателей, – «Стратегика» («Praecepta militaria») императора Никифора II Фоки и два трактата, чье авторство не установлено: «О боевом сопровождении» («De vellitatione bellica») и «Об устройстве лагеря» («De castrameta-tione»). Эти работы лишены энциклопедичности, которая отличает предшествующие труды: каждая из них рассматривает определенный круг тем, привязана к конкретному региону, содержит узкоспециальную, зато уникальную информацию[145].

Из упомянутых сочинений наибольший интерес представляет «Стратегикон Маврикия». Ведь этот 12-частный труд – и учебник по военному делу, и армейский устав, и справочник по боевому искусству воевавших с империей народов. Для современных исследователей трактат, написанный на рубеже VI–VII вв., – важный исторический источник. Для изучавших военное дело византийцев он был настольной книгой на протяжении столетий. Списанная большей частью с него «Тактика» Льва Философа обновила содержание первоисточника, но не заменила и тем более не отменила его.

До наших дней дошли пять списков «Стратегикона» (древнейший относится к 1-й половине X в.), что говорит о широком распространении этого трактата в средние века. Установлено, что из наследия Руси «от домонгольского периода до нашего времени сохранилось не более 1 % (!) всех письменных памятников»[146]. Распространяя эту оценку на Византию, чьи рукописи горели не реже русских, применительно к X–XII вв. можно говорить о сотнях списков «Стратегикона».

А что же отечественная военная мысль? Неужели боевой опыт многоплеменного воинства Руси, переплавленный в русскую «науку побеждать», передавался только из уст в уста, из рук в руки? Память о войнах, которые вели соотечественники, сохраняли средневековые летописцы. Они сообщали о походах и битвах, указывали состав и вооружение войск, отмечали особенности боя. Но эти сведения, за немногими исключениями, были отрывисты и неполны. Некоторые военные события освещались более детально в житиях святых благоверных князей, в эпических произведениях. Так, в «Повести о житии Александра Невского» обстоятельно, с указанием имен и способов действий русских дружинников, описана битва со шведами в 1240 г. Осведомленность безымянного рассказчика объясняется тем, что поведали ему об этом сражении сам князь Александр Ярославич и другие участники битвы[147]. Подробно описывает превратности похода на половцев в 1185 г. «Слово о полку Игореве», ведь знаменитая поэма также сложена современником, если не участником событий[148].

К сожалению, в числе сохранившихся памятников русской средневековой письменности мы не находим специальных пособий, в которых обобщались бы военные знания, давались предписания командирам и подчиненным. Возможно, таких пособий на Руси и не было – отчасти по той причине, что зарождавшийся спрос на них могли удовлетворять военные трактаты на понятном образованной русской элите греческом языке.

Есть ли основания полагать, что наставления ромейских военачальников были доступны русским полководцам?

«На войну выйдя, не ленитесь…»

Сопоставим выдержки из двух сочинений – «Стратегикона Маврикия» и «Поучения Владимира Мономаха» (см. табл. 1). Кроме первой цитаты, которую даже неподготовленный читатель поймет без перевода, текст «Поучения» сопровождается переложением на современный русский язык. Оба автора – писатели православные и потому начинают свои труды с обращения к Богу, с упования на Его милость.

Таблица 1

Мы видим, что наказы, которые Мономах дает сыновьям, прямо перекликаются с наставлениями Маврикия. Особенно близко предписанию византийского императора указание русского князя на то, как надлежит вести себя воинству в собственной стране.

И еще одна параллель. Создатель «Стратегикона» утверждает: «Действия на войне подобны охоте» и последнюю главу трактата целиком посвящает занятиям охотой, усматривая в них разновидность воинских тренировок[154]. И автор «Поучения», перейдя от проповеди к исповеди, значительное место в своем жизнеописании отводит тому, как он «тружахъся ловы дѣя», то есть «трудился, охотясь». Ключевое слово здесь – «трудился»: для князя охота не забава, но работа, которая стоит рядом с ратным трудом и которую не следует перекладывать на плечи подчиненных: «Еже было творити отроку моему, то сам есмь створилъ, дѣла на войнѣ и на ловѣхъ, ночь и день, на зною и на зимѣ, не дая собѣ упокоя». («Что надлежало делать отроку моему, то сам делал – на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя».)[155]

Можно ли утверждать, что все эти совпадения случайны, что Владимир Всеволодич, будучи опытным военачальником, сам сформулировал означенные правила и советы, независимо от предшественников? Логичнее допустить его знакомство с ними.