Всяческие истории, или Черт знает что

Слушал я в раздумьях, в особенности же по двум причинам. Судя по всему, Ханс был натурой яркой, но воспитывался в строгости; к тому же, без малейшего понятия о делах духовных, а с миром земным знакомился через телят, коров, торговцев лошадьми и лесом, и мир этот повернулся к нему не самой приятной стороной. Унаследованное от родителей и принятое в их доме обращение у Ханса развилось чрезвычайно. Родители его знали, на что хотели употребить состояние. Достаться оно должно было детям, а потом их детям, принести им радость, а те с благодарностью должны были вспоминать предков. Почему же Ханс, детей у которого не было, все прибрал к рукам, чего желал добиться? Того же, что и престарелые его родители? После смерти отца наследство, насколько ему было известно, опечатали, пересчитали и наличные деньги. «Госпожа, — сказал служащий банка, — здесь семьдесят семь гульденов, сколько вам нужно на расходы, мы выдадим». «Семьдесят семь гульденов? — ответила вдова, смутившись. — Должно быть больше, может быть, вы обсчитались или не все подсчитали?» «Да нет, — ответил служащий, окинув взглядом деньги, — все верно». И подойдя к шкафу, где были обнаружены деньги, добавил: «Да и тут ничего больше нет, может, найдется еще что-то в старом горшке, там мы не смотрели». С верхней полки достал он огромный горшок, в каких раньше варили суп, и закричал: «Что за черт, это еще что такое?» «Ну-ка, поднеси к свету! — сказала старуха. — Если силенок хватит». Горшок был доверху наполнен талерами, сотнями лежали они там в безопасности и наслаждались покоем. Неземная радость обуяла старуху к удивлению всех присутствующих мужчин, и все время, которое было ей отпущено, прожила она в достатке и сладких воспоминаниях об этом, самом счастливом, моменте своей жизни. Один из соседей, кровать которого была отделена от ее кровати всего лишь тонкой стеной, рассказывал, что частенько приходилось ему слышать, как старики по ночам говорили, и громко, поскольку слышали они уже плохо, но как бы тайно, как люди, которым есть, что скрывать, но назвать вещи своими именами они не решаются. Кому придется столкнуться с подобным, должен быть внимателен, какие у него будут глаза и что он будет говорить. Тратить на стяжательство жизнь неразумно, ведь Господь дал нам так много средств достичь небесного блаженства. Меня удивляло лишь, что заставило Ханса с его недюжинным умом посвятить свою жизнь столь низменной цели.

Вторым, что особенно занимало мои мысли, был брак, ставший столь несчастным, ибо в нем начисто отсутствовала христианская составляющая, не было примирения в вере, а мир, в котором жили супруги, лишь разобщал, и искупить вину было невозможно. Ханс целиком и полностью был захвачен миром земным, мир этот, словно сам дьявол, держал его несчастную душу в когтях; на чем свет стоит клял Ханс жену, и хотя могла она примирить его дух, сделать этого не сумела, жизнь повредила ее разум и отравила душу. Все это было мне удивительно, в этом и был ключ к загадке, почему же столько браков не только оказываются несчастными, но и развращают души супругов. Брак — явление священное, всем, кто любит Господа, брак приносит блаженство, но если кто не любит Господа, не почитает Христа, в облике которого Бог явился в этот мир, для тех брак оборачивается сущим проклятием.

О муже, Хансе, я до той поры не думал, причем по очень простой причине. Он был одним из тех, кто живет дома, отстраняется ото всех дел общины, потому как больше всего на свете ненавидит что-либо делать без видимой выгоды. Ни с кем, кроме своих ленников и должников, он не разговаривал и поставил себя со всеми так, что получил над ними большую власть и мог ею пользоваться, не привлекая к себе особенного внимания.