Всё будет хорошо, обязательно

Нам дали по тонкому и чёрствому куску хлеба с сыром и по стакану тёплого молока. Потом всех по очереди вымыли в корыте. Старая монахиня тёрла нас так сильно, что даже стало больно. В ту ночь мы спали все вместе на узкой кровати. Проснувшись утром, обнаружили рядом с кроватью нашу одежду, чисто выстиранную. В монастырской кухне на столе стояли три тарелки каши. Мы её быстро съели, и тогда нас вывели на улицу. Там нас ждала медсестра. Не та, что вчера. Она была не слишком приветливой, но и не сердитой. Она сказала то, что мне хотелось слышать, и я сразу прониклась к ней доверием.

– Шартрёз де Невиль? – спросила она.

– Уи, – сказала я радостно. К счастью, я знала, как по-французски «да».

– Уи-уи, – передразнила она меня резко. – Больше не будешь так перечить, как вчера?

– Non

, мерси, нет, спасибо! – ответила я.

Она ещё что-то проворчала, но выглядела уже подобрее. Я посмотрела на Жюля с Кларой и кивнула. У них в глазах появились огоньки. Мне стало тепло на душе.

В карете скорой помощи сидело много-много бельгийцев. Много семей, но были и дети без родителей. Все проехали свою остановку и попали не в тот город. Большинство из сидевших здесь были ранены или больны. Думаю, мы оказались самыми здоровыми из всех. Я слышала французскую и фламандскую речь. Время от времени до меня долетали целые разговоры. Женщина у меня за спиной вздыхала. Как тяжело приходится беженцам, говорила она. Все уже забыли, кем были раньше. Кто булочником, кто почтальоном, кто печатником, или фермером, или ткачихой, или портнихой – это всё теперь не играло никакой роли. Мы все сейчас просто беженцы, а остальное совершенно неважно.

Мне было приятно-тепло, оттого что ко мне прижимались Клара с Жюлем. Мы по-прежнему оставались братом и сёстрами, а это уже много.

Мы смотрели за окно. Какое всё зелёное! Луга и кусты сначала приближались к нам, потом снова убегали. Как далеко было видно! До самого моря. Где-то там, среди зелёных холмов, находился монастырь. Я никогда там не была, но уже воспринимала это место как свой дом.

Мы приехали в темноте, моросил слабый дождик. Здание возвышалось в конце аллеи, начинавшейся у ворот. Большое, крепкое и безопасное.

Я поцеловала Клару в макушку и прошептала:

– Здесь мы встретимся с папой. И с Оскаром. И с Розой.

– Они уже приехали? – спросил Жюль.

Нет, думаю, нет. Но они обязательно приедут. Потом. Папа обещал.

Когда ворота открылись, нас залило тёплым светом газового фонаря. Нас уже поджидали две одетые в белое монахини. Лишних слов никто не говорил. Женщины должны были пойти за одной монахиней, мужчины за другой. У Жюля на лице читалось сомнение. Мы всё ещё держались за руки. Но нас никто не тянул и не принуждал.

– Завтра вы вместе пойдёте в школу, – сказал кто-то. – Там снова увидитесь.

Я не видела говорящего. Но его слова ласкали слух, словно музыка. В школу. Вместе. Может быть, всё ещё будет хорошо. Мы разняли руки, шепнули «до завтра» и пошли туда, куда нам велели. Нас с Кларой отправили спать в дортуар[7] для девочек. Здесь почти на всех кроватях спали девочки. Только у выхода в коридор стояли две свободные. Это были не лучшие, не самые спокойные места, но, забравшись под только что выглаженную простыню и вдохнув запах хозяйственного мыла, я почувствовала себя почти счастливой.

21.

О

казалось, что монастырь был одновременно и приютом для многих-многих бельгийцев, и больницей.

Я медленно ходила по длинным белым коридорам, гулко разносившим мои шаги. Череда белых сводов у меня над головой казалась бесконечной. Я представляла себе, что в конце этой череды находятся ворота, пройдя через которые оказываешься на небесах. За ними и была теперь мама, а с ней ещё много других людей. Наверное, на небеса сейчас попадает ужас сколько народу, из-за войны. Я ходила по коридорам медленно, большими шагами. Только так и надо ступать по дороге, ведущей на небеса. Разумеется, я знала, что небеса не здесь, а высоко-высоко. Ну и хорошо. Я совсем туда не спешила.

Время от времени в монастырь привозили новых раненых – солдат и гражданских. Иногда я решалась на них посмотреть и сразу зажмуривалась. Но при этом понимала, что здесь им будет лучше, чем там, откуда их привезли.

Здесь жило не меньше тысячи людей. Тут были школа, церковь, хлебопекарня, обувная мастерская, почта и всё такое прочее. И все беженцы становились почти теми же, кем были раньше. Мы ходили в школу, и я училась с удвоенным усердием. Я внимательно следила за всем, что говорила и делала сестра Катарина, наша учительница. Её белая накидка шуршала при каждом шаге, при каждом движении. Я поднимала руку всякий раз, когда сестра задавала вопрос. Как хорошо, что жизнь стала немного похожа на прежнюю!

– Тебе уже скоро предстоит принять первое причастие, – сказала мне сестра Катарина через несколько недель.

А я-то совсем забыла! Да и вообще, сейчас мне не очень хотелось об этом думать.