Всё будет хорошо, обязательно

Первое причастие должно стать настоящим праздником. Но мамы на нём не будет, и от этой мысли мне становилось больно. Впрочем, эта боль была постоянной и привычной. Ещё хуже то, что папы, Розы и Оскара не будет в церкви. А ведь они живы, и от их отсутствия мне тоже больно. И эта боль всё время двигалась. Иногда я её почти не чувствовала, иногда чувствовала чуть-чуть, но порой ощущала её очень остро. Несмотря ни на что, я буду держаться молодцом в день первого причастия. Ведь Жюль с Кларой здесь, со мной. Ради них я постараюсь улыбаться.

Вот и наступил торжественный день. Светило солнце. Нам разрешили вымыться в ванне и даже дали мыло, чтобы помыть голову. Теперь я вся пахла свежим постельным бельём! Волосы у меня стали такими шелковистыми, что захотелось оставить их распущенными. Мне это разрешили. Девочки оделись в белоснежные платья, а на головах у нас была такая же белая фата. Большого зеркала здесь не было, но я видела, что все другие девочки выглядели красивыми, словно невесты. И когда Клара сказала с восхищением, что я очень красивая, я невольно заулыбалась.

В церкви священник помазал нам голову святым елеем. Монахини заранее предупредили, что от елея у нас в голове станет светло и ясно. Я почувствовала непривычный, но приятный запах.

При выходе из церкви нас попросили ненадолго остановиться на ступенях. Нас собирались всех вместе сфотографировать. Жюль с Кларой смотрели издали. Жюль показал рукой на Клару, повернулся ко мне задом и ртом издал звук «пр-р-р-р». Я рассмеялась. Фотограф вздохнул. Священник посмотрел на меня строго, но терпеливо. Я сделала книксен, и фотограф наконец-то смог нажать на спуск. Когда мы шли вниз по ступеням, одна из девочек слегка подтолкнула меня локтем. Сначала я заметила только белое платье и белую фату. Уже потом её серые глаза, а в них вопрос: ты меня не узнаёшь? И тут я увидела её лицо и расплакалась. Мы бросились друг другу в объятия, а стоявшие рядом смотрели на нас с недоумением.

– Йоханна, Йоханна! – шептала я.

– Не плачь, Алиса, – говорила Йоханна, – ты что, мы же должны радоваться!

– Так я и радуюсь, – всхлипывала я. – Я ещё никогда в жизни так не радовалась!

– Я тоже, – сказала она и хлюпнула носом.

Потом я ещё много плакала здесь, в монастыре. Иногда от радости, как при встрече с Йоханной. Иногда от невыразимого горя.

Тот день, когда к нам приехали папа с Оскаром, был полон того и другого.

У нас шёл урок гимнастики в саду. Небо было ярко-синее, и по нему, постоянно меняя форму, неслись облака. Наклонились – выпрямились, руки подняли – руки опустили. А потом играли в мяч через сетку. Мы бегали и смеялись, и вот мяч полетел прямо в мою сторону. Я подпрыгнула и поймала его на лету. Прижала к груди и огляделась. Взгляд скользил по лужайке, по деревьям, по невысокой каменной стеночке, отделявшей нашу площадку от сада. У этой стеночки стояли двое мужчин. Они смотрели на меня. Один из них помахал рукой.

– Алиса! – крикнул другой.

Я выронила мяч и побежала прочь с площадки – к двум мужчинам. Я смеялась, кричала и плакала. В следующий миг две сильные руки подняли меня в воздух. Только теперь я заметила Жюля с Кларой, стоявших тут же. Мы обнялись все впятером, мы и смеялись, и плакали.

Лишь спустя некоторое время, немного успокоившись, я поняла, что одного человека не хватает.

– А Роза, – спросила я, – где же Роза?

Папа посмотрел на меня усталым и грустным взглядом. Прижал к себе и погладил по голове. Я скосила глаза, взглянула на Оскара.

– Она приедет позднее? – спросила я.

Во мне что-то зашевелилось и обожгло меня. Я одновременно хотела и не хотела услышать ответ. Но Оскар положил руку папе на плечо, и тот наклонил голову. И рассказал, что Роза не приедет позднее. Что она никогда не приедет. Что вскоре после того, как мы расстались, она умерла. Тихо и спокойно, без боли, во сне.

Я расплакалась, и до самого вечера у меня перед глазами стояли её руки. Я вспоминала, как она растирала мои замёрзшие пальцы, а мне не очень хотелось, чтобы она это делала. Как же я теперь радовалась, что не стала тогда возражать! И как хорошо, что мама на небе теперь не одна.

До чего маленькая у меня голова – она не может вместить разом все радости и горести. Однако в ней умещается намного больше, чем я думала раньше.

Кто смог к нам приехать, тот приехал.

Мы были вместе настолько, насколько это было возможно.

22.

Жизнь почти вошла в своё обычное русло, здесь, в монастыре. А ведь об обычной жизни мы и мечтали больше всего на свете.

Мы ходили в школу, как раньше. Только уроки теперь вела монахиня, а не учитель.

Интересно, сколько всего монахинь на свете? С тех пор как началась война, монахинь стало повсюду очень много. С кругленькими щёчками, с жёсткими или мягкими руками.