Всё от земли

Среднегодовая урожайность — 11,4 центнера с гектара. Плюс двадцать процентов неминуемых потерь составит урожайность биологическую — около 14 центнеров. Пусть 15. Пусть двадцать процентов семян по разным причинам не дали потомства. И все равно получается, что в выросшем колоске только 10 зернышек было, а такая пшеничка, старые люди сказывают, наросла лишь в 1921, самом засушливом, году. Тут половиной теряемого зерна пахнет, но и даже двадцать процентов тоже немало, где-то около 50 миллионов тонн, а это вдвое больше валового сбора пшеницы в Канаде.

Да, чтобы рассыпать 50 миллионов тонн зерна, надо иметь, конечно, умную голову. Посмотрите на поле после того, как «убран» хлеб, вспахана зябь и пробрызнули частые осенние дождички. На футбольное поле в Лужниках разнозеленым газоном похоже оно. Но болельщиков у таких полей мало, и судей на них совсем нет. А были. Инспекторами по качеству уборки назывались они. Приедет, закинет, зажмурясь, деревянную рамку метр на метр, соберет в квадрате до колоска, обшелушит, провеет, взвесит на аналитических весах, помножит на 10 тысяч и разделит, с кого сколько причитается за излишки потерь. А ныне агроному только жить да радоваться да гонорары получать за публикации в газетах о повторных намолотах четырех центнеров дополнительно к плану. Вдумайтесь. А если у кого ни голова, ни руки, ни ноги не дошли до повторных обмолотов? Но ведь четыре центнера с гектара — уже двадцать процентов урожая. И хороших двадцать процентов. Да гуще весенних осенние всходы, названные категорией людей, которые на выдумку хитры, зелеными удобрениями, коли уж не смог грехи прикрыть веселый лозунг «Комбайн с поля — плуг в борозду!».

А такой комбайн, как «Колос», и вообще не допускать бы до полей. На вопрос, что он за машина, агрономы, не сговариваясь, отвечают: решето. Не лучшего мнения о нем и в областных агропромах.

— «Колос»? И слаб, и дыряв. На выставке зерноуборочных машин из шестидесяти двух экспонатов он занял шестьдесят третье место.

Тогда зачем выпускать такой комбайн? Чтобы получать дополнительно к плану при повторных обмолотах валков? Нет, не только для этого, а еще и для равномерной концентрации семян сорняков на полях. В характеристике зерноуборочных комбайнов перечисляются лишь работы полезные: косит, подбирает, молотит, сортирует, веет, копнит. Но молотить он начинает уже при повале самодельными лопастями мотовил из твердых пород дерева, нарушающими балансировку и расчетный режим работы. Потом молотит, подбирая валки низкорослых хлебов, и зерно, разумеется, остается на земле. При непосредственном же процессе обмолачивания четверть подобранных колосьев или уходит в солому, или такая же часть зерна превращается в дробленку, то есть в отходы, а при уборке сильных и твердых пшениц это накладно. Зерно с земли комбайн подобрать не может, зато саму землю и мелкую гальку и прочие мертвые отходы или откровенный мусор подобрать ухитряется. И посеять при этом сорняки.

Вот средние итоговые данные среднего по производственным показателям Ольховского отделения Великопетровского совхоза Челябинской области за средний год прошлой пятилетки: поступило на ток бункерного зерна 54 000 центнеров, товарных отходов из них 12 000, мертвых отходов 3240, или ровно шесть процентов. Товарные отходы уйдут на корм, и часть расходов на их производство окупится, а вот во что обходятся мертвые отходы в целом по стране… Шесть процентов — это верных 12 миллионов тонн. Для перевозки этого балласта при среднем расстоянии от полей до токов 5 километров и средней грузоподъемности транспортных средств 6 тонн их понадобилось 2 миллиона, сделано лишних 20 миллионов километров пробега 500 раз вокруг Земли (а Козьма Прутков говорил якобы, что никто не обнимет необъятного), сожжено 8000 тонн горючего и сколько переплачено денег получающим с центнера и с тонно-километра, не говоря уж о деньгах, переплаченных конструкторам таких машин.

На заре развития зерноуборочной техники появились ненадолго и тут же канули в Лету сноповязы. Направление, по-моему, было взято верное. Предки наши не ради полотен художников вязали и устанавливали в суслоны снопы, в которых зерно и дозревало, и не прело и не прорастало в колосьях, как в непросыхающих ныне валках после пробрызнувшего дождичка; и хлеб, и солома, и сорняки — разом все увозилось с полей, и потерь никаких не было: что в горсти — то в сусеке, а мы эту горсть плотно никак сжать не можем, живя в космическом веке. А разбогатели потому что, вот и сорим червонцами, как пьяные купцы — знай наших, под зерновыми лишь 130 миллионов гектаров с каким-то гаком еще.

Вы ездили по золотой дороге? Конечно, ездили, в уборку их немало таких. Сто граммов зерна, рассыпанного по квадратному метру проселочной дороги, и на четвереньки опустишься, так не вдруг разглядишь, сколько ж его, но со ста километров наметется гусиным крылышком… 50 тонн! Всех грунтовых, полевых и проселочных километров никто не подсчитывал, как вряд ли задумывался кто, куда же деваются целые эшелоны хлеба.