Вслед за Эмбер

– Тише, тише, девочка… – успокаивала лошадь миссис Диринг, а потом добавила, обращаясь к Эмбер, наблюдавшей за происходящим: – Смотри, он будет серым. Кто бы мог подумать? Ну, ну. Давайте покончим с этим. Они оба устали, да и я тоже.

Выражение лица миссис Диринг было сосредоточенным. Несмотря на многообещающее начало, жеребенок не продвигался, и, честно говоря, на это было трудно даже смотреть. Его ноги, худые и белые (почему-то в лошадином мире белый цвет называют серым), торчали из кобылы, как кости.

– Осторожно, мама! – неожиданно предупредила Эмбер, и я не понял, что она имеет в виду. Ее мама может пораниться или, наоборот, поранить лошадь? Миссис Диринг начала ловко вытаскивать жеребенка, инстинктивно понимая, когда нужно действовать мягко, а когда с большей силой. Она была настоящим профессионалом, очень хорошо с этим управлялась, и в конце концов жеребенок вылез наружу. Его ушки свисали вниз, грязно-белая шерсть вся мокрая. Живот кобылы впал, кожа болталась, хотя, когда я отметил это, Эмбер только усмехнулась и сказала, что так и должно быть, со временем все придет в норму.

– Разве это не умопомрачительно? Разве не чудо? – спросила Эмбер, почти по-детски радуясь. – Еще час, и он встанет на ножки, а меньше чем через два уже пойдет рысью, полностью готовый к жизни! Намного быстрее, чем у нас!

В тот день по дороге обратно мы с Эмбер молчали, но все время держались за руки, и ее голова лежала на моем плече. Мы любили друг друга слишком сильно, и никто из нас не мог говорить. Иногда наши руки сжимались все крепче и крепче, словно мы таким образом выражали чувства, говорили о любви и давали друг другу обещания, которые собирались выполнить. Произнести их вслух было невозможно.

Украденные камни

Сегодня мы отправились на западную окраину острова, где, оставив позади белизну Антарктики, попали в царство обугленной черноты. Подушечная лава[22] с течением времени собралась в огромные курганы, похожие на сожженные останки; некоторые куски спрессовались так неудачно, что напоминали обгоревшие до неузнаваемости тела. Пингвины Адели стараются строить здесь гнезда из мелких камней и гальки, но каждый такой камень редок и ценен – все равно что алмаз для человека. Во время ухаживания самец «делает предложение», склоняясь перед избранницей с одним таким драгоценным камнем в клюве, и, если она принимает предложение, пара остается вместе на всю жизнь. Самцы Адели часто крадут камни из другого гнезда, чтобы завоевать сердце дамы, – именно это Рауль заснял сегодня днем на камеру. Кажется, природе давно известно, что в жизни есть только один шанс на счастье. Может быть, в этом есть послание и для меня. Мне есть о чем подумать, учитывая, что свой шанс на счастье я украл у другого человека.

Страсть

Рождество 1983 года

Мы с Эмбер праздновали каждый в своей семье. В случае Эмбер это означало провести праздники с мамой (которая не могла покинуть ферму даже на один день, лошади всегда нуждаются в уходе и кормежке) и Дэнни, который прилетел из Лондона. Поскольку все трое отпрысков Стюарта приехали провести с ним несколько дней, Эмбер с большим облегчением сбежала в сельскую глушь Кембриджа. А в моем случае это означало провести Рождество в Понсонби с мамой, папой, Вики и ее мужем-спортсменом. Интересно, что мама – не спрашивайте как – почувствовала, что у меня кто-то есть и все серьезно, так что при первой же возможности загнала меня в угол: «Это любовь, я же вижу!» Она даже дошла до того, что ворчала: я не привел «особенную девушку» домой, чтобы провести Рождество в кругу семьи, я эгоист и ставлю «искусство» выше «жизни», я не хочу связывать себя обязательствами и так далее. Если бы она только знала…

2 января 1984 года

Нам с Эмбер не удалось провести вместе ни канун Нового года, ни первый день года, но на следующий мы наконец встретились в городе. Зашли выпить в таверну Shakespeare и много говорили о планах на этот год, придумывали, как найти возможность регулярно встречаться. Я рассказал, каким вижу наше с ней будущее. Мы понимали, что сейчас все непросто, но хотели одного и того же. Мы не упоминали Стюарта, но я догадывался, что, раз все его дети приехали, конец уже близок. Как будто в подтверждение моей догадки, Эмбер, впервые с тех пор, как мы перешли от дружбы к большему, спросила, смогу ли я зайти к нему и попрощаться. Это было слишком, и я попытался отвертеться, но Стюарт в последнее время спрашивал обо мне, и не раз. Эмбер сказала, что больше не может придумывать для меня отговорки. Я и в самом деле давным-давно не видел его, и, возможно, она была права – если я не приду, это вызовет подозрения.