Читаем Вспомним мы пехоту... полностью

Рано утром в район озера Хасан прибыл весь 118-й полк, а до полудня и остальные два полка 40-й дивизии — 119-й и 120-й. Как я потом узнал, командующий Дальневосточным фронтом Маршал Советского Союза В. К. Блюхер, получив сообщение о захвате японцами сопок Заозерная и Безымянная, немедленно поставил перед командиром 40-й дивизии полковником В. К. Базаровым задачу: уничтожить противника между государственной границей и озером. Именно уничтожить, а не прогнать, чтобы неповадно было японцам ходить на советскую землю.

Когда стало известно о прибытии дивизии, настроение у бойцов и командиров поднялось. Хотя, конечно, болела душа и у меня, и у других за тех, кто погиб на сопках. Нелегко было привыкнуть к мысли, что человека молодого, цветущего, с которым ты еще вчера разговаривал, шутил, смеялся, сегодня нет в живых… И мало утешала мысль: «Что поделаешь! Война есть война. Может быть, завтра и меня не станет».

В середине дня майор Соленов собрал командиров подразделений и объявил им приказ полковника Базарова о наступлении. По разработанной в приказе диспозиции удар наносился с двух сторон — с севера и с юга. С севера сопку Безымянная должны были атаковать 119-й и 120-й полки. С юга, на Заозерную, наступал наш 118-й полк. Задача заключалась в том, чтобы уничтожить противника на примыкающих к государственной границе склонах сопок. Общее наступление было назначено на утро 2 августа, то есть на завтра.

Ночью нашему полку надлежало запять исходные позиции на склоне высоты 62,1. После того как закончилось совещание командиров, майор Соленов попросил меня остаться.

— Дело такое, парторг. Ты знаешь местность, так что отправляйся со взводом Свириденко в разведку. Надо проверить дорогу к месту сосредоточения и заодно найти исходный рубеж для атаки, такой, чтобы не попасть сразу под огонь пулеметов. Задача ясна?

— Так точно! — Я вдруг непроизвольно зевнул и, спохватившись, прикрыл рот ладонью. Павел Григорьевич улыбнулся, обнял меня.

— Знаю, друг, что устал, да что делать. Вот уж возьмем Заозерную, отоспимся.

Я вытянулся по стойке «смирно».

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Ночь была светлая, лунная. А как бы пригодился позавчерашний туман! Теперь по открытому месту не пройти.

— Двинем через болото, — предупредил я бойцов. — У кого что плохо закреплено, крепите как следует, а то споткнетесь, японцев всполошите.

Выступили. Впереди мы со Свириденко, за нами взвод. Свернули к мелкому озерцу, зашагали прямо по воде, потом по прибрежной трясине. Кое-где пришлось пробираться ползком. Дошли до подножия высоты 62,1. Между ней и сопкой Пулеметная глубокая лощина. Кстати, название «Пулеметная» мы дали этой высоте потом. И вот почему. Японцы столько там понатыкали пулеметов, что, когда они все разом начинали стрелять, сопка казалась живой. И невелика высотка, а надежно прикрыла юго-западные склоны Заозерной.

Я подумал, что хорошо бы сосредоточиться для атаки в лощине. Здесь мертвое пространство. Прошли в лощину. Действительно, отсюда верхушки Пулеметной не видно. Значит, и нас не видно оттуда. Мы отошли к высоте 62,1 и послали бойца с донесением. Через час начали прибывать подразделения полка. Привезли ужин на лошадях. Но мне было не до еды, а спать хотелось так, как никогда больше ни до, ни после этого. За последние трое суток удалось сомкнуть глаза всего два-три раза на час, не больше, да и то днем. Но теперь, поблизости от вражеских позиций, о сне нечего было и думать. Беспокоили секреты — не задремали бы бойцы.

— Не спать, не спать, — говорю бойцам, а у самого в глазах все плывет.

Перед рассветом Соленов приказал 2-му и 3-му батальонам сосредоточиться в лощине для атаки. Японцы, заметив движение, открыли пулеметный огонь. Наши пулеметы, установленные на вершине высоты 62,1, начали бить по огневым точкам врага. Японцы вынуждены были отвечать им. Так что батальоны без потерь заняли лощину.

Без четверти девять загремела наша артиллерия. Первые же залпы накрыли японские окопы, порвали ряды колючей проволоки, разметали ее. Гул артиллерии слышался и с севера, там также громили японские позиции. Но вот канонада смолкла.

— Приготовиться к атаке! — донеслось до меня.

Узнаю голос командира роты Скрипченко. Репетую команду:

— Приготовиться к атаке!

И дальше слышу перекатом:

— Приготовиться к атаке!..

Секунды тянутся томительно долго. Раз… два… три…

— Вперед! За мно-ой! Ур-ра-а! — Эти слова звучат слева.

Вскакиваю:

— Ур-ра-а!

— …а-а-а-а!!! — ураганом взметнулось сзади, спереди, справа, слева…

Теперь только вперед, вперед… Назад пути нет, не может быть…

Врассыпную карабкаемся по склону сопки, прячась за камни, стреляем на ходу. Вот и пулеметные гнезда врага. Они ожили. Десятки, сотни гранат полетели из-за укрытий в ответ на огонь. Взрывы слились в сплошной грохот. Сквозь этот грохот слышу голос Скрипченко:

— Впере-ед!

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное