Вспомним мы пехоту...

Ровно в шестнадцать часов тридцать минут по японским позициям ударили сотни наших орудий. По сравнению с бомбовой бурей, пронесшейся над сопкой, огонь их показался мне жидковатым. Я мысленно упрекнул брата Павла, который служил в артиллерийском полку корпуса в должности командира орудия. И будто услышал он меня — к концу артиллерийской подготовки плотность огня значительно возросла.

Еще не рассеялся дым над сопками, когда в атаку двинулись танки, а за ними пехота. Я взглянул на часы — ровно семнадцать часов. До вершины Заозерной было не больше трех километров, однако преодолевать их нам пришлось пять с половиной часов. Надел каску. Неудобно в ней, когда нещадно палит солнце, но порядок есть порядок.

Самое трудное направление атаки выпало 2-му батальону. Он должен был продвигаться вдоль заболоченного берега озера, где не пройти танкам. И мне, как секретарю партийной организации полка, предстояло идти с этим батальоном.

Каждый шаг давался с боем. Сначала выдвигали вперед пулеметы. Они подавляли огонь врага. Потом бойцы вырывались вперед, штыками и гранатами отбрасывали японцев. Проходили метров пятнадцать-двадцать и опять выдвигали пулеметы.

Местами суша глубоко врезалась в озеро, образуя бухточки. Приходилось продвигаться по пояс в воде, высоко подняв оружие. То ли от усилившейся жары, то ли от большого физического и душевного напряжения пот заливал мне глаза, и я на ходу плескал в лицо тепловатой водой. Я нес винтовку, а каково приходилось красноармейцу Попову, который шагал неподалеку от меня со станковым пулеметом на спине!

Когда мы шли через болото, сапоги Попова увязли в грязи. В это время японцы повели по нас огонь. Попов изловчился, выдернул ноги из сапог и босиком побежал вперед. Добрался до кочки, установил на ней пулемет и новел ответный огонь, заставив японцев отойти. Благодаря Попову мы быстро продвинулись вперед и вышли врагу во фланг. Стало ясно, что наступление на этом участке обеспечено. Я отправился в 3-й батальон. Бежал пригнувшись, зигзагами, потому что местность открытая и пули часто позвенькивали над головой. Как-то там Разодеев, жив ли?

В траве что-то золотисто блеснуло. Раздвинул траву — пулеметная лента, полная, не начатая. Видно, кто-то обронил. Поднял ее, побежал дальше. Тут и там начали рваться снаряды. Понял: заметили меня японские артиллеристы. Они и по одиночному бойцу стреляли из пушек. Пробежал еще метров сто — снаряды рваться перестали. Вот уже и боевые порядки наступающего батальона. Отдает какие-то распоряжения своим пулеметчикам Артем Шустров. Окликнул его:

— Эй, Шустров! Ты будешь терять, а я за тобой подбирай?! Возьми двести пятьдесят патронов.

Артем подбежал, взял лепту.

— Вот спасибо, пригодится самураям на закуску!

Я повернулся, чтобы бежать дальше, и услышал за спиной глухой звук, какой бывает от падения тяжести.

Оглянулся — никого рядом, будто растаял Шустров. И вдруг увидел его, распростертого в густой траве. В руке зажата пулеметная лента. Подумал: «Чего это он? Огня испугался?»

Наклонился я над своим товарищем, повернул на спину. Он был мертв — пуля попала прямо в сердце. Спазма перехватила горло. Только что разговаривал со мною человек, улыбался — и уже нет его в живых. Да, нет тяжелее потерь, чем на войне. Потому что умирают там здоровые, сильные, полные жизни люди.

Снял я с Шустрова наган, взял его окровавленный партбилет, документы, сунул себе в сумку. Вынул из остывшей руки пулеметную ленту и пошел. Эх, Артем, Артем… Как я жене твоей скажу?..

Нашел комбата Разодеева, рассказал о гибели нашего товарища. Он тотчас приказал принять пулеметную роту одному из командиров взвода.

— А у меня лейтенант Панкин ранен, — хмуро сказал Разодеев. — Остался я без начштаба. Давай помогай…

— Какая обстановка? Вижу, продвигаетесь не шибко.

— Медленнее, чем загадывали. Заградительный артогонь мешает. Видишь, что делается…

Действительно, на поле боя ад стоял кромешный. То и дело вспыхивали желтым пламенем разрывы снарядов, с визгом и воем вспарывали воздух осколки, нет-нет да и находили они жертву…

— Я попробую прорываться вперед к крутым склонам, там мертвое пространство, артиллерия не достанет, — сказал Разодеев, — а ты организуй подавление огневых точек.

— Добро.

Разодеев побежал вперед, туда, где под ожесточенным огнем залегли бойцы первой цепи.

Я поспешил на левый фланг, нашел ротного, дал ему задание засечь огневые точки врага — артиллерийские и пулеметные. Затем ту же самую задачу поставил перед другими командирами рот.

Опускались сумерки. От командиров рот начали поступать донесения о местонахождении огневых точек противника. Попытался по телефону связаться с Соленовым. Но провод, видимо, где-то порвало. Приказал телефонисту восстановить связь, а сам вместе с другим телефонистом и связными от рот двинулся вперед. Батальон вел бой ужена крутизне, куда не попадали снаряды.

Прибежал запыхавшийся связной комбата и сообщил, что Разодеев тяжело ранен в ногу и вынесен с поля боя.

— Принимаю командование батальоном на себя, — сказал я связному. — Немедленно передайте в роты.