У Эда Дойла отлегло от сердца.
— Отлично. — Он кивнул, облегченно вздыхая.
— Я прекрасно знаю, где находится ваш сын. Я сам отослал его на лос-анджелесскую исследовательскую биостанцию около года назад. Сейчас он проходит там курс специализированного обучения. Ваш сын, мистер Дойл, проявил исключительные способности. Скажу больше, он — один из немногих, очень немногих, у кого мы обнаружили подлинные возможности.
— Можно мне с ним повидаться?
— Повидаться? В каком смысле?
Дойлу стоило огромного труда сдержаться.
— Полагаю, это вполне понятный термин.
Доктор Биш потер подбородок. Фотоэлемент в его мозгу пожужжал, работая на максимальной скорости, переключатели перераспределяли энергетические потоки, накапливая данные и перескакивая информационные зазоры между секторами, пока он разглядывал человека перед собой.
— Вы желаете
— Я хочу с ним пообщаться.
— Понятно. — Биш достал какие-то бумажки из лотка на столе. — Для начала придется заполнить несколько бланков. Это просто формальность. А сколько времени вы планировали беседовать с ним?
Эд Дойл, не отрывая глаз, смотрел в бесстрастное лицо доктора Биша.
— Я собираюсь общаться с ним несколько часов.
— Наедине?
— И чтоб никаких роботов поблизости.
Доктор Биш не ответил. Он поглаживал бланки в руках, приминая их края ногтем.
— Мистер Дойл, — мягко проговорил он, — а в надлежащем ли вы эмоциональном состоянии для посещения сына? Вы ведь недавно вернулись с колоний?
— Я покинул Проксиму три недели назад.
— Значит, в Лос-Анджелес вы прибыли только что.
— Да.
— И вы прибыли специально, чтобы навестить сына? Или у вас есть и другие дела?
— Я прилетел к сыну.
— Мистер Дойл, у Питера сейчас переходный период. Его недавно перевели на биостанцию для повышения квалификации. До сих пор он получал общее образование. То, что у нас называется «неспециализированная ступень». Недавно у него начался новый жизненный этап. В последние шесть месяцев Питер занимался работой повышенной сложности по узкой специальности, в области органической химии. Он будет…
— А ему это нравится?
Биш нахмурился.
— Я вас не понимаю, сэр.
— Как ему эта работа? Это то, чего он сам хочет?
— Мистер Дойл, перед вашим сыном перспектива: стать одним из лучших в мире биохимиков. За все время работы с человеческим видом, занимаясь их обучением и развитием, мы никогда прежде не сталкивались с более гибкой и цельной способностью к обработке данных, выдвижению теорий, форму* лировке результатов, чем у вашего сына. Сделанные замеры показывают: он быстро достигнет профессиональных высот на выбранной стезе. Он пока еще ребенок, мистер Дойл, но именно детей и должно обучать.
Дойл поднялся.
Скажите, где мне найти сына. Мне нужно два часа, мы поговорим, а остальное будет зависеть от него.
— Остальное?
Дойл спохватился и примолк. Сунул руки в карманы. На мрачном багровом лице читалась решимость. За девять лет он набрал веса, потучнел. Жидкие седеющие волосы приобрели стальной отлив. Неглаженая одежда являла собой вид крайне унылый. Сразу видно: упрямец.
Доктор Биш вздохнул.
— Хорошо, мистер Дойл. Вот бланки. Закон позволяет вам наблюдать мальчика, если вы подадите надлежащее заявление.
Поскольку он закончил обучение на неспециализированной ступени, вы сможете пообщаться с ним девяносто минут.
— Наедине?
— Вы можете вывезти его за пределы станции на указанный период.
— Доктор Биш подтолкнул бумаги Дойлу. — Заполните эти документы, и я вызову Питера сюда.
Он поднял немигающий взгляд на человека перед ним.
— Надеюсь, вы будете помнить, что любые переживания на данном этапе могут серьезно повредить развитию ребенка. Он выбрал путь в жизни, мистер Дойл. Теперь надо дать ему пройти по этому пути, не выстраивая преград. Питер общался с нашим техническим персоналом в течение всего периода обучения. Он не привык общаться с другими людьми. Пожалуйста, берегите его.
Дойл не ответил. Он схватил бумаги и выдернул из кармана перьевую авторучку.
Эд едва узнал собственного сына, когда двое роботов вывели мальчика из огромного бетонного здания станции и оставили в нескольких метрах от припаркованной машины Эда.
Отец толкнул дверь.
— Пит!
Сердце его колотилось тяжело и болезненно. Сын подошел к машине, морщась от яркого солнечного света. Было уже около четырех. Легкий ветерок гулял по парковке, шурша какими-то бумажками и мусором.
Питер остановился, стройный и тонкий, как тростинка. Огромные карие глаза были глазами Эда. Волосы светлые, почти белые. Скорее как у Дженнет. Зато подбородок ребенку достался от отца, четко очерченный, ровный, словно высеченный. Эд радостно улыбнулся сыну. Целых девять лет прошло. Целых девять лет прошло с тех пор, как робот-медик поднял лоток с тележки и показал ему крошечное сморщенное дитя, краснее вареного рака.
Питер уже не дитя. Он стал мальчиком, осанистым и гордым, с решительным лицом и огромными ясными глазами.
— Пит, — произнес Эд, — как ты, черт побери?