Встречь солнцу. Век XVI—XVII

— А ружьё? — напомнил Иван. — Хоть здешняя дичь и не пугана, однако палкой её с берега не убьёшь. Или мы будем гоняться за гусями на лодке?

— Обойдёмся и без ружей, и без лодки, — загадочно ответил Пётр, чему-то улыбаясь.

— Тогда я хоть лук со стрелами возьму. Умею бить из него не хуже камчадалов.

— Можешь взять, да только нам и лук со стрелами не понадобится, — продолжал всё так же хитро улыбаться Пётр.

Лук с десятком стрел к нему Иван всё-таки взял. Пусть Пётр посмеивается себе. Там будет видно, что он затеял. Может, гусей они вовсе и не найдут. Тогда и пару куропаток подстрелить из лука будет совсем не плохо.

Выйдя на заросший корявыми развесистыми ивами берег Камчатки, они столкнули на воду бат Петра, пересекли стремительный стрежень и направили лодку в устье речушки Кали, впадающей в Камчатку напротив острога. По берегам речушки теснились могучие тополя, из чьих неохватных стволов были возведены все постройки в Верхнекамчатске. Кроны тополей почти смыкались над водой, образуя тучный зелёный навес. В подлеске между колоннами стволов уживались рябина и жимолость, на песчаных наносах росли кусты смородины, спелые гроздья которой свисали прямо над водой.

Пётр, толкаясь шестом, быстро гнал бат вверх по течению, а Иван, сидя на носу, старался поймать свисающие смородиновые грозди и кидал ягоды в рот.

Поднявшись по реке на версту от устья, Пётр причалил к берегу у подножья подступивших к долине справа и слева сопок. Здесь братья поднялись на берег, Пётр повёл Ивана прочь от реки. Вскоре на южном склоне сопки Иван разглядел отгороженный плетнём от леса лоскут земли и сразу вспомнил:

— Наше жито!

— Нынче мы с братом опять засеяли наш клинышек, — сказал Пётр. — Взошло густо, сейчас увидишь. Прав был батя. Здешняя земля пригодной оказалась к землепашеству. В прошлую осень мы сняли на клину пудов шесть. На весь год нам хватило. Ни жёнка моя, ни слуги в хлебе вкуса не понимают, вот и ели мы с братом житные лепёшки вдвоём. Без хлебушка-то больно тоскливо. Успел брат весной хлеб посеять, да на всходы ему полюбоваться не пришлось.

Вскоре они, облокотись на плетень, любовались своим нолём. Жито уже наливалось, густо выставив копьеца колосьев. То, что здесь, на далёкой окраине ледяных сибирских просторов, созревал хлеб, казалось Ивану чудом. Уж на что цепкое существо человек, да только и он с трудом приживался на этой земле. Не дивно разве, что слабое зерно, уцепившись корешками за дикую землю, погнало вверх, к солнцу, трубчатый стебель и вот грозит уже копьецом колоса стеснившейся вокруг поля тайге, и покорённая земля поит всеми своими соками новое дитя, не считая его чуждым подкидышем. У Ивана сразу стало спокойнее на душе. Казалось, от созревающего поля исходила целительная сила. Два мира сошлись здесь, переплетаясь корнями, и зашумели рядом, объединённые общей для всего живого жаждой жизни и плодоношения.

Иван был благодарен Петру, что тот привёл его сюда. Он вспоминал, как они с братьями и отцом раскорчёвывали здесь тайгу, боясь, что в открытой ветрам долине зерно не примется, а здесь, под защитой леса, на солнцепёке, хлеб, может быть, и созреет, как очищали клин от камней, вскапывали и рыхлили землю, разбрасывая потом из торбы с трудом сбережённые семена, упрямо надеясь, что они взойдут, как спустя некоторое время ходили сюда любоваться зеленями, — и горло у него перехватило от волнения.

— Другие как? — спросил он. — Не сеют?

— Да роздал я весной фунтов десять зерна, — отозвался Пётр, не отрывая жадных глаз от поля. — Кое-кто не поленился землю копнуть. Казаков не больно-то к хлебопашеству тянет, не за тем шли сюда. Каждый набивает сумы мягкой рухлядью да норовит поскорее с Камчатки выбраться. Кто к хлебопашеству привержен, те на юг смотрят, на верховье Лены, на Амур-реку. Там простор да тепло, земля жирная. А тут, считают, хлеб растить — всё едино, что баловством заниматься... Ну, что? Поглядели — и дальше пойдём?

— Куда дальше? — спросил Иван.

— А мы куда собирались? Не на гусей разве? — переспросил Пётр, пряча улыбку в усах.

— Ха! — удивился Иван. — А я, на ноле глядючи, совсем и забыл, зачем мы в тайгу подались.

Они вернулись к реке, и Пётр опять погнал бат вверх по течению. Плыли долго, поочерёдно меняясь у шеста, пока речушка не превратилась совсем в крошечный ручей. Здесь сопки раздвинулись, и они оказались в широкой котловине, по дну которой были раскиданы блюдца озёр, заросших по берегам камышом и осокой. Озёра кишели дичью. Утки то и дело переносились с озера на озеро, но гусей Иван что-то не заметил.

Пётр вытащил бат на берег и вытер тыльной стороной ладони обильный пот на лбу.

— Ч-чёрт! — завистливо покосился он на Ивана. — За шестом одинаково стояли, а у тебя ни росинки пота на лице. Вроде и хлипче меня, а вот поди ж ты! Железом ты, что ль, перевитый?