Встречь солнцу. Век XVI—XVII

Партия служилых ушла на реку Авачу, однако Анцыферов, познакомившись с Атласовым поближе, решил пока ничего не предпринимать против него, дожидаясь более подходящего случая. Казакам было велено придержать языки. События развивались далеко не так, как предполагали они в ночь сговора у Козыревских. Казалось, Атласов разгадал все их замыслы, словно сам присутствовал на пиру. Ни один из верных ему казаков и казачьих десятников не выступил из острога. Зато Беляева и его ближайших друзей казачий голова отправил с партией, будто специально стремился отослать из острога, под неприятельские стрелы. Острожные служилые, негласно признававшие Беляева за своего атамана, сразу присмирели, и вести с ними разговоры стало опасно. Они, видимо, решили поступиться своим жалованьем, присвоенным головой, лишь бы не навлечь на себя его гнев, не попасть под батоги. Приказчик Верхнекамчатского острога — Константин Киргизов — даже не посмел заикнуться голове о жалованье для казаков. У него были на то особые причины. Ни в одном из острогов на Камчатке не было ещё царёвых кабаков с винокурнями, и проворный приказчик тайно завёл собственную винокуренку и потихоньку поторговывал сивухой, которую камчатские служилые звали ракой. Немало соболей перетаскали ему казаки в оплату за выпивку, и Киргизов опасался, как бы Атласов не обвинил его в тяжком воровстве, в нарушении указа о царёвой винной монопольке. Многоречивый и пронырливый, он чуть не на животе ползал перед Атласовым, всячески его улещивая. На большерецких казаков он поглядывал как на опасных крамольников.

Иван чувствовал себя так, словно вокруг него и всех его друзей стягивается тугая петля.

На следующий день, после того как партия служилых выступила из острога, Атласов потребовал большерецких казаков для сдачи ясака. Сумы с пушниной были доставлены к приказчичьей избе. Киргизов, приволакивая ногу, которую ему покалечило камнем во время обвала в горах, засуетился вокруг кожаных сум. Атласов поручил ему пересчитать пушнину. Сам голова, нахохлившись, сидел на высоком крыльце в окружении нескольких вооружённых казаков. У Атласова было сухое цыганистое лицо крупной лепки с густой светло-русой бородой и ястребиными, словно дремлющими глазами, в которых тлела искра настороженности. Задубелые, жилистые кулаки он держал на коленях, словно старик крестьянин, отходивший своё за плугом. Хотя от роду ему было немногим за сорок, однако тюрьма заметно состарила его лицо. И всё-таки от его костлявой широкогрудой фигуры веяло крепкостью дуба, устоявшего против всех бурь. Плечи его обтягивал алый кафтан тонкого сукна, за голубым шёлковым кушаком торчала пара пистолей с серебряной насечкой по рукояти.

Вопреки опасениям Ивана, отчитались они с Анцыферовым удачно, Недостачи Киргизов не нашёл, в ясачной книге всё было записано правильно, попорченных шкурок не обнаружилось. Атласов равнодушно скользил взглядом по мерцающему меху соболей, по лоснящемуся ворсу лисиц-крестовок и огнёвок, — казалось, он не ясак принимал, а вышел подремать на крыльце.

Махнув рукой, чтобы ясачную казну унесли в амбар, он устремил на Анцыферова свои сонные глаза и спросил скучным голосом:

— А что это Ярыгин сам с казной не явился? Почему это он тебя, десятник, прислал?

— У Ярыгина поясница простужена, — объяснил Анцыферов. — Ноги у него с той хвори отнимаются.

— Ноги — это худо. Если ноги отнимаются, то какой с человека ходок, — согласился Атласов. — Слава богу, казак, успокоил ты меня. А то ведь я что подумал? Я ведь подумал, что Ярыгин острог мне сдавать не хочет и заместо себя прислал лазутчиков.

— Да какие же мы лазутчики? — развёл Анцыферов руками. — Шутки ты, Владимир, шутишь. Велено нам сдать казну и в Большерецк возвращаться. Ещё велено смену для казаков просить, у которых семьи тут, в Верхнекамчатске.

— А чего ж это Ярыгин не отпустил с вами тех, кому срок службы вышел?

— Да в остроге всего двадцать казаков осталось. Вдруг камчадалы зашевелятся? И опять же рыбу на зиму готовить надо. Как приведём мы смену, тех казаков Ярыгин отпустит.

— Ну, положим, рыбу вам и камчадалы наготовят, — возразил Атласов. — Иль они откажутся?

— Может, и не откажутся, да опять же мало нас. Не хотим мы возбуждать недовольство среди камчадалов. Им ведь и себе юколу запасать надо. Оторвём мы их от дела, они обиду затаят, острог подпалят.

— То верно, — снова согласился Атласов, и по губам его скользнула усмешка. — Значит, бережёте крепость, государеву пользу блюдёте. За то вам спасибо от меня и от государя. Царь-то, принимавши меня, о службе тутошней справлялся, величал казаков своей надеждой в Сибири. Обещался жаловать вас и впредь за верную службу.

— На том государю спасибо, — земно поклонился Анцыферов, а за ним и Козыревский, и другие казаки. Как видно, Атласов решил сам подбить казаков на разговор о жалованье. Однако все сделали вид, будто не поняли намёка.