Встречь солнцу. Век XVI—XVII

— Тю, кровь ему мерещится! Да на Камчатке кругом горы пепел кидают. Поди, Авача разбушевалась. Других огненных гор ближе к нам нет.

— Раньше-то в остроге нашем никогда сажа не выпадала. Не к добру это. Стеречься надо.

— Братцы, гляди, у Харитона Березина рожа черней, чем у чёрта запечного!

— Сам ты шишок запечный! — обиделся Березин, не сообразив, что в темноте его лица не видно, что казак шутит.

— Тише вы, воронье немытое! — прозвучал рокочущий голос Данилы Анцыферова. — У нас с архимандритом Мартианом горе горькое, а они тут раскаркались.

— Что ж за горе у вас, Данила?

— А такое горе, что, как пала тьма, бочонок с хмелем мы потеряли. Плачьте с нами, братья-казаки!

В толпе послышался хохот.

— Данила, друг ты мне или не друг?

— А ты кто такой есть? В темноте и волка можно принять за друга.

— Гришка Шибанов я.

— Ну, ежели не врёшь, что Шибанов, тогда друг.

— Так вот, Данила, ради дружбы нашей помогу я вам с Мартианом тот бочонок искать!

— И я помогу, Данила! — поддержал Шибанова голос Березина.

— И я!..

— И мы!..

Охотников поискать заманчивый бочонок нашлось немало, и казаки, гогоча, повалили за Анцыферовым.

Почувствовав, как в его руке дрожит рука Завины, Козыревский обнял её за плечи:

— Ты что? Иль у вас здесь сажа с неба никогда не падала?

— Не помню... — голос у Завины жалобный и перепуганный.

— И даже не слышала про небесную сажу?

— Слышала... Камчадалы всегда уходят с того места, куда упадёт сажа. Иначе их ждёт гибель... Нам тоже надо уходить на новое место.

— Ну вот! Опять ты за старое!.. На Нижнекамчатский казачий острог каждый год летит пепел с Ключевской горы, однако ж с тамошними казаками никакой беды не случилось.

К Козыревскому подошёл начальник острога Дмитрий Ярыгин.

— Это ты, Иван?

— Да вроде я...

— Авача?

— Должно, Авача. Хоть и далеко она, а больше неоткуда здесь сажи ждать.

— А это с вами не Семейка мой?

— Да я это, папаня, — подал Семейка голос.

— Брысь домой! — приказал старший Ярыгин. — Достоишься тут, что потом кафтан в семи водах не отмоешь.

— Так и на тебя ж, папаня, сажа падает, — заметил резонно Семейка.

— Вот как схвачу за ухо!.. Чего всё возле Козыревского отираешься? Житья от тебя человеку нету.

Недовольно ворча, Семейка поплёлся в приказчичью избу.

— Экая заваруха, — задрал Ярыгин бороду в небо. — Сегодня Анцыферов должен выходить с ясачной казной в Верхнекамчатск, а тут туча дорогу заслонила. Как думаешь, скоро развиднеется?

Иван послюнявил палец, поднял вверх.

— Кажись, ветер меняется, — определил он. — С моря потянуло. Дунет хорошенько — за полчаса тьма рассеется.

— Ладно, коли так, не буду выход казаков откладывать. Сегодня и отправлю с казной. В дорогу, слава те, всё приготовлено.

Козыревский оказался прав. Ветер с моря скоро набрал силу, и тучу сажи стало относить к горам, из-за которых она приплыла.

Завина, увидев, что небо проясняется и тьма сменяется солнечным светом, немного успокоилась и даже повеселела. Козыревский знал эту её особенность быстро переходить от слёз к веселью. У неё был лёгкий характер.

— Ну, пойдём со мной бат доделывать?

— Пойдём! — обрадованно откликнулась она. Иван, опасаясь, как бы его не засмеяли крепостные казаки, не часто брал её на свои работы.

Растолкав всё ещё спавших служанок и наказав побыстрее готовить завтрак, Козыревский выдернул из стоявшего в коридоре чурбака топор и, сопровождаемый Завиной, вышел на совсем посветлевший двор.

Между тем казаки разыскали тот самый бочонок с вином, который Анцыферов с Мартианом потеряли в темноте, и прикатили его на площадь перед приказчичьей избой. Все они по очереди старались вышибить из него пробку, которая никак не поддавалась их усилиям.

Были тут Шибанов с Березиным, первый чёрен, что ворон, второй ликом и волосом светел, словно святой отрок с иконы, но притом оба далеко не праведники, любители хмеля, забияки, мастера рубиться на саблях; был тут тонкий в кости, смуглый, вёрткий, что вьюн Дюков, меткий стрелок из пистоля, попадавший, не глядя, в подкинутую шапку; был вислоусый, что морж, невысокий ростом, но широкий туловищем Торской, бривший голову наголо, дабы не было видно, что почти весь волос на голове у него вылез — этот славился на всю Камчатку как лучший игрок в шахматы, карты и вообще в любые игры, где надо уметь шевелить мозгой. Тут же тучный рослый архимандрит Мартиан, ероша рыжую бороду, говорил, склоняясь над застрявшей пробкой:

— Изыди, треклятая, аки младенец из чрева матери, либо провались вовнутрь, демонова затычка!

Над всеми возвышался на целую голову Данила Анцыферов, казак матёрый, каких земля нечасто родит, горбоносый, с ястребиными очами и могучей бородищей, которая распласталась от плеча до плеча по всей его обширной груди, — казаки иногда шутили, что его бороды хватило бы на три пары валяных сапог.

Заметив Козыревского с топором, Мартиан гаркнул:

— Гляньте, угоднички! Господь услышал наши муки, послал нам святое орудие для сокрушения затычки дьявольской.

С помощью топора Козыревского затычка была мигом вышиблена, и, учуяв винный дух, сразу прянувший из бочонка, Мартиан возвёл очи горе: