Он рисовал почти два часа, и перерисовывать ему, конечно, не хотелось, тем более что мы все уже собрались продолжать свой путь.
Я уверен, что этот рисунок потом был перенесен на карту таким, каким нарисовал его этот офицер, а после, конечно, перепечатывающий карту, никогда не бывавший в этих местах, занес эти детали не на ту сторону горы, а на эту; и наш брат путешественник будет ожидать увидеть указанные детали именно на этой стороне – и в этом роде все, за малым исключением, в этих картах так.
И потому, когда на карте указано, что сейчас будет река, ожидай с уверенностью увидеть одну из дочерей «господ-Гималаев».
Итак, мы без знатока местности шли несколько дней наугад, причем соблюдали большую осторожность, чтобы не встретиться с какой-либо из тех шаек местных жителей, которые, между прочим, были, особенно тогда, большими любителями с торжественной церемонией превращать попадавшихся в их руки европейцев в так называемых «пленных», а потом с не меньшей торжественностью обменивать их у какой-либо другой народности, населяющей эту же часть поверхности нашей дорогой планеты, на хорошую лошадь, или на ружье новой системы, или просто на молодую девушку, конечно тоже «пленную».
Передвигаясь с места на место, мы наконец набрели на какую-то небольшую речку и решили держаться ее направления, полагая, что она должна в конце концов привести нас куда-нибудь.
Мы даже не знали, приведет ли она нас на север или на юг, так как местность, в которой очутились, была водораздельной.
Вначале, пока было возможно, мы шли берегом этой речки, но вскоре, когда ее берега местами стали очень крутыми и почти непроходимыми, мы должны были решиться пойти не по берегам ее, а по самому руслу речки.
Пройдя таким образом всего лишь несколько километров, когда оказалось, что благодаря притоку множества мелких ручейков вода этой речки поднялась настолько, что уже становилось невозможным продолжать наш путь, идя по дну самой реки, мы вынуждены были остановиться и серьезно обсудить вопрос, как нам дальше поступать.
После долгого всестороннего обсуждения мы решили зарезать всех наших коз, которых гнали с собой для перевозки наших вещей и для пропитания, снять с них шкуры для бурдюков и, надув их, укрепить на них плот и поплыть дальше уже на нем.
С намерением осуществить на деле такое наше решение, мы выбрали неподалеку от самой речки соответствующее в смысле легкой защищаемости от всякой опасности и также, конечно, уютное местечко и расположились лагерем.
В этот день приступать к чему-либо дальнейшему для выполнения нашего плана было уже поздно, и мы, закрепив только палатки и разведя установленным практикой образом костры, поели и легли спать, поставив, конечно, очередных дежурных.
На другой же день мы, в согласии с нашей совестью, перерожденной, как у всякого современного человека, до точного соответствия требованиям ада, первым долгом уничтожили всех за один день до этого искренно нами считавшихся друзьями коз – этих наших важных помощников в возможности преодоления трудностей проходимого пути.
После такого нашего христиано-магометанского проявления одни из нас начали крошить мясо, чтобы зажарить и набить в бурдюки, другие стали приготовлять самые бурдюки и надувать их, третьи – крутить козьи кишки и делать из них струны, чтобы ими связывать плот и к нему привязывать надутые бурдюки, а четвертые, в том числе и я, взяли топоры и пошли искать соответствующие для основы плота крепкие деревья.
Разыскивая такие деревья, мы забрались довольно далеко от нашего лагеря.
Мы искали деревья породы «жилистая-береза» и «чинар», именующийся там «карагач»; только этой породы деревья из имевшихся в окрестностях того места могли более или менее отвечать той крепости, которая нам была нужна.
Деревья требовались большой крепости для того, чтобы могли противостоять ударам о скалы и камни при прохождении плота по узким и порожистым местам.
Близко от нашего лагеря нам попадались главным образом деревья инжирные и другие из некрепких пород.
И вот, идя и высматривая деревья, мы вдруг увидели невдалеке сидящего человека из местных племен.
Посоветовавшись друг с другом, мы решили подойти к нему и расспросить его, где растут нужные нам деревья.
Подойдя ближе, мы заметили, что он очень оборван, и по лицу можно было узнать, что он какой-нибудь «ез-езунавуран», т. е. человек, работающий над собой для спасения души, или, как назвали бы такого типа европейцы, «факир».
Употребив случайно это слово «факир», я нахожу нелишним отвлечься в сторону от темы данного рассказа и немного осветить это пресловутое слово, сделавшееся для всех современных европейцев одним из тех так называемых «автоматически-действующих-пустословных-факторов», которые, благодаря приписываемому этим словам неправильному значению, стали, особенно за последнее время, являться одним из основных зол, способствующих еще большему, так сказать, «разжижению» их мышления.
Слова «факир» в том смысле, в каком понимают его европейцы, никто из азиатских народов не знает, и в то же время это слово употребляется там почти у всех народов.