Встречного ветра!

За окнами послышался треск мотоциклетных моторов, и через минуту в зал с шумом ввалилась компания — шесть парней в джинсовых костюмах. По-хозяйски сдвинули два столика, развесили по спинкам стульев мотоциклетные шлемы. На столе очутился транзисторный магнитофон, и кафе наполнилось ритмом глен-миллеровской «Чаттануга-чучу». Что-то горячо обсуждая, нас не заметили. Заказали дешевого винца, разом встали и, не чокаясь, выпили.

— Играют, — усмехнулся я. — У меня мать всю жизнь работает с дошколятами и говорит, что дети отличаются от взрослых только тем, что искренне верят в свои игры. Раньше парни в таком возрасте революцию делали, строили Магнитку, бросались на амбразуры, а сейчас их дурацкие выходки называют ошибками роста, бесцельность превратилась в поиски места в жизни, позерство в самоутверждение. Если уж они личности, так и спрос с них должен быть соответствующий, а то из-за этого сюсюканья они до сих пор не могут отличить истинные ценности жизни от ложных.

— Глупость — это неумение думать, — вздохнула Люба. — Говорить и осуждать легче всего, а если ты знаешь истинные ценности, почему до сих пор не помог ребятам увидеть их?

Но тут Лилька охнула и испуганно пригнулась к столику. В зал вошел Бармин с высоким рыжим парнем в коричневом костюме. Они прошли в противоположный угол зала.

Появление Бармина избавило меня от необходимости отвечать Любе, и я облегченно вздохнул. Да и что я мог сказать ребятам, если за спиной только немного мудреной терминологии первого курса биофака да два года службы в армии.

Бармин что-то рассказывал своему спутнику. По жестам было понятно: говорит о дельтаплане.

Глеб задумчиво посмотрел на них и побарабанил пальцами по столу:

— Заварил Боб кашу.

Лилька прижала ладони к раскрасневшимся щекам.

— Этому его книги научили. В последнее время он запоем читал об авиации… Узнал, что Ивана Заикина в Мурмелоне французы тоже не допускали к полетам. Так он сам сел в самолет и полетел… — Она сделала большие глаза и прошептала: — Тс-с-с! Бармин сюда идет.

Глеб молча пододвинул от соседнего столика стул, приглашая Бармина сесть. Но тот оперся руками о спинку и, склонив голову с аккуратным пробором в черных волосах, спросил:

— Кто будет отвечать за сегодняшнее происшествие?

— Никто, — сказал Глеб. — Падает все, что тяжелее воздуха.

— В этом я убедился. Явного криминала в вашем увлечении нет, но поймите главное: как представитель горкома, я не имею права допустить неоправданного травматизма. Сегодня суббота. Прошу вас в понедельник быть в горкоме к десяти часам утра. Состоится бюро, в повестку дня включим вопрос о дельтапланеризме. Попробуем разобраться, так ли уж необходимы молодежи эти полеты.

Он вежливым кивком попрощался и пошел к выходу. Люба растерянно посмотрела ему вслед, сжала пальцами виски и укоризненно спросила у Глеба:

— Почему ты даже не попытался ему объяснить?

— Зачем? Аппарата нет, доказать свою правоту полетами мы не можем, а о дельтапланеризме в общем мы ему уже говорили.

Новый год мы встречали в доме Любиных родителей. По дороге Лилька держала меня под руку и, пританцовывая от мороза и праздничного настроения, читала какие-то стихи: «Как говорится в преданье, исполнят любые желанья…»

Она была оформлена в библиотеку уборщицей, но Глеб установил почти армейские порядки, и после работы ребята драили полы, как новобранцы. Строить аппарат ей тоже не пришлось, и она кокетничала с мальчишками, что-то выискивала на стеллажах с книгами или читала в уголке возле теплой батареи. И старательно «присушивала» меня. Делала она это вполне умело: я то и дело ловил на себе ее долгие пристальные взгляды, словно она видела во мне еще кого-то, чего-то ждала с трепетным нетерпением. Девчонка она симпатичная и знала об этом.

Массивный двухэтажный дом был виден издалека, светилась застекленная веранда. На веранде стояла принаряженная елочка. Новый год — семейный праздник, и компания была небольшая. Мама Любы в нарядном темно-вишневом платье с кружевным воротником весь вечер хлопотливо бегала между столом и кухней. Массивный, грузный Папа солидно беседовал с сослуживцем в двубортном бостоновом костюме моды пятидесятых годов. Тосты, шампанское… Люба включила магнитофон. «Хоп! Э-э-хоп!.. Хоп! Э-э-хоп!..» Лилька, в тонком черном свитерке и короткой юбочке, вытащила на середину зала Папу. Тот, снисходительно улыбаясь, неуклюже топал ногами, изображая что-то вроде фокстрота.

Я вышел на веранду. Лилька выбежала следом и в полном изнеможении упала в кресло. Отдышавшись, она взяла из лежавшей на столе пачки сигарету и начала неумело чиркать спичкой.